В преддверии нулевой мировой войны - стр. 2

Вздрогнув всем телом, Федька произнес плачущим голосом:

– Из 2011 года я, из будущего! Нас целый город перенесло к вам в прошлое. К царю Петру я спешил, чтобы упредить его и помочь…

Дьяк укоризненно покачал головой, несколько мгновений молча смотрел в серое, запавшее лицо пытаемого, потом искривил губы в ласковой усмешке:

– Все упираешься? Воруешь, на государя злоумышляешь, так и ответ умей давать, а что же я так-то бьюсь с тобой? Мне правду знать нужно! А не сказки тобой рекомые. Колдовал?

Дьяк повернулся к внимательно слушавшему разговор палачу. У висящего на дыбе жилы надулись от натуги:

– Все скажу, все признаю, только скажите! Хоть колдовал, хоть что! – выдавил из горла Федька.

– Все отпираешься, – укоризненно покачал головой дьяк и сделал знак палачу.

Тот подошел поближе, примерился.

– Пять, – жестко приказал дьяк.

Заплечных дел мастер размахнулся кнутом, с хеканьем ударил, падая вперед. Свистнуло, раздирая воздух, кнутовище. Судорога прошла по давно не мытому телу. Федька коротко простонал.

Резко пахнуло мышами.

"Мышей нынче у нас развелось", – подумал дьяк и поморщился, – "все хочу попросить в аптеке мышьяку, да забываю, записать что ли где?"

Иван Стрижов вновь полоснул с оттяжкой концом кнута между лопаток, тело разорвал до мяса. Пытаемый закричал, брызгая слюной:

– Все скажу!

На пятом ударе голова вяло мотнулась, упала на грудь, из прокушенной губы потекла струйка крови на остатки рубахи. Палач мягко подошел к висевшему, потрогал его, покачал головой.

– Надо снимать, а то помрет, сердце слабое.

Дьяк вытащил платочек и вытер губы. Иван – палач опытный. Если говорит, что помереть может, так оно и есть. Лучше не рисковать.

– Хорошо, отложим до завтра, сними, оботри хлебным вином, смотри, что хочешь делай, но чтобы не помер!

На лестнице, ведущей в подвал, послышались тяжелые шаги, заскрипели старые доски под грузным телом. Дьяк нахмурился, настороженно повернул голову к входу. Кого это нелегкая несет?

Скрипнула, открываясь, дверь, в проеме показался сам князь Федор Юрьевич Ромодановский – глава Преображенского приказа розыскных дел. В горлатной боярской шапке и в двух шубах – бархатной и поверх – нагольной бараньей, в руке изукрашенный посох. Выглядел он внушительно и, для знающих, кто это, страшно. Слава по Москве у него шла специфическая. Говорили, какого дня крови изопьет, того дни и в те часы и весел, а которого дни не изопьет, то и хлеб в горло не лезет. Позади – слуга с факелом в руке. Дьяк переменился в лице, вскочил, вместе с Ивашкой Стрижовым торопливо склонился. Князь брезгливо огляделся, со свету и не разберешь, где что. На дыбе висел окровавленный страдалец с закатившимися глазами, рядом заплечных дел мастер. Боярин сурово нахмурился. Шевельнув закрученными усами, мотнул толстым лицом. Глаза выпучились, словно у рака. Спросил густым басом: