В поисках Одри - стр. 7
– Ты права, – наконец говорит она. – Пойду, наверное, с ними поиграю. Чтобы веселее было.
Меня она присоединиться не приглашает, за что я благодарна.
– Ну, желаю хорошо отдохнуть, – говорю я и беру пачку печенья, после чего сбегаю из кухни в свою нору и, лишь врубив телевизор, слышу, как из игровой комнаты через весь дом доносится:
– Я ИМЕЛА В ВИДУ НЕ КОМПЬЮТЕРНЫЙ РУММИКУБ!
У нас дома свои метеорологические условия. Случаются приливы и отливы, обострения и моменты покоя. Бывают мгновения лучезарного блаженства, бывает жуткий мрак, а иногда внезапно разражаются бури. И вот сейчас начинается шторм. Гром и молния, гром и молния. Фрэнк – мама – Фрэнк – мама.
– Да какая разница?
– Большая! Я сказала, компьютер больше не включать!
– Блин, но это та же самая игра, мам!
– Нет! Выключай! Я хочу, чтобы ты поиграл с другом! ПО-НАСТОЯЩЕМУ!
– Да когда два игрока – неинтересно. С тем же успехом можно и в кубики играть.
– Я помню! – Мама буквально перешла на визг. – Поэтому я пришла составить вам компанию!
– Ну я же, блин, этого не знал!
– Не ругайся! Будешь при мне ругаться, молодой человек…
Молодой человек.
Брат издает свой фирменный звук «Фрэнк в гневе». Он похож на рев носорога тире вопль отчаяния.
– Блин – это даже не ругательство, – отвечает он, пыхтя, словно силясь контролировать свой гнев.
– Ругательство!
– Да так говорят в фильмах про Гарри Поттера. Про Гарри Поттера! Как можно считать это ругательством?
– Что? – Маму словно с ног сбили.
– Гарри Поттер. Больше мне добавить нечего.
– Молодой человек, постой!
Молодой человек. Уже третий раз. Бедный папа. Ему все уши прожужжат, когда придет…
– Привет. – Голос Линуса застал меня врасплох, я от удивления подскакиваю с разворотом. В буквальном смысле. У меня рефлексы очень ярко выражены. «Чрезмерная чувствительность». Как и во всех остальных вопросах.
Он стоит в дверях. Долговязый подросток с каштановыми, свободно лежащими волосами, широкими скулами и улыбкой, похожей на дольку апельсина. Не в том смысле, что у него зубы оранжевые. А губы напоминают такую форму, когда он улыбается. Как сейчас. Остальные друзья Фрэнка никогда не улыбаются.
Линус входит в нору, и у меня от ужаса инстинктивно сжимаются кулаки. Он, наверное, ушел, когда мама с Фрэнком начали ругаться. Но в эту комнату никто не заходит. Это мое пространство. Брат ему что, не сказал?
– Фрэнк тебе не говорил?
У меня от ужаса вздымается грудь. В глазах уже стоят слезы. Горло как будто заледенело. Мне надо как-то сбежать. Надо… Но не могу…
Сюда никто не заходит. Потому что сюда заходить нельзя.