В поисках истины. Ученый и его школа - стр. 19
А.Г. Кузьмин уверенно выделяет из летописей все «прорязанские» тексты, тексты с «прорязанской окраской», имеющие «прорязанский акцент», составленные «прорязанским автором» и т. д., отмечает появление в общерусских летописных сводах «волн сведений о Рязани». Вот, например, как он пишет о «Никоновской летописи»: «Известия о Рязани заимствованы Никоновской летописью, очевидно, из разных источников, многие из них оказываются сомнительными и просто недостоверными. Однако едва ли случайно, что значительная часть этих сведений выступает в летописи довольно компактными группами, и чем больше таких материалов на том или ином отрезке времени, тем больше среди них достоверных сообщений.
Первая большая группа известий о Рязани в Никоновской летописи относится к 30–50-м годам XII в. Далее в течение около двух десятилетий таких сведений почти нет. По-видимому, сообщения 30–50-х годов составляли особый источник. Очень вероятно, что большая часть этих известий записана в Рязани. Однако в Никоновской летописи они уже не содержат черт современной записи. Очевидно, в летопись они вошли не в первоначальном виде.
Известия, по-видимому, проделали долгий путь в составе общерусских летописных сводов, прежде чем попали к составителю Никоновской летописи (ее древнейшей части). Очень может быть, что первоначально рязанский источник был привлечен в какой-то свод 60-х годов XII в., в силу чего известия о Рязани и прерываются 60-ми годами. Некоторые данные позволяют предполагать, что в 60-е годы составлялся ростово-суздальский свод. С этим сводом и можно с наибольшей вероятностью связывать привлечение рязанских записей» [8, 181–182].
Иногда рассуждения могут прерываться и совершенно неожиданным заключением. Например: «Но очень вероятно и то, что в конце XII – начале XIII в. не было какой-то единой рязанской летописи. С большей вероятностью можно говорить о существовании отдельных летописцев или жизнеописаний, связанных с теми или иными князьями» [8, 182].
В конце концов выяснилось, что «особенность рязанского летописания заключается в том, что оно, по-видимому, не составляло особой традиции. В Рязани в разное время велись летописные записи, но они, вероятно, в большинстве случаев не связывались с предшествующими записями» [8, 282]. Выстроив все собранные им сведения о Рязани в хронологической последовательности, исследователь определил, что сведения эти «в древнейших из дошедших летописных традиций появляются более или менее систематически только с конца XII в. Точность и конкретность отражения событий XIII в. свидетельствуют о значительной непрерывности летописных записей в Рязани в то время. Но и в тот период они, по-видимому, не носили характера регулярных и систематических погодных записей. Можно выделить ряд групп и отдельных рассказов, имеющих, по всей вероятности, различное происхождение». Лишь с конца XIV и в первом десятилетии XV в. «налаживается регулярное ведение записей и, возможно, делаются попытки свести предшествующий летописный материал (с середины XIV в.)» [8,