В плену Отражения - стр. 42
Потом был визит Роджера, кольцо, дом Миртл. И несколько месяцев при дворе с чудесной Анной Клевской. Наверно, из тех, кого я встретила в шестнадцатом веке, она понравилась мне больше всех. Да, я бы не назвала ее красавицей, но в ней было что-то ясное, светлое, теплое – кстати, то, что отличало саму Маргарет. Настоящую живую Маргарет. И только такой придурок, как Генрих, мог не оценить чистоту и нежную прелесть своей четвертой жены.
И все же эти прекрасные месяцы были отравлены - пристальным интересом короля, отвращением, страхом. Я ждала момента, когда Маргарет придется сделать свой выбор, чтобы как следует рассмотреть руины. Был ли это Акко?
Но видение не попало в Отражение так же, как мысли, чувства и сны. Маргарет просто сидела у окна и смотрела на кольцо, на играющую звезду астерикса. А потом сбросила накидку и забралась под одеяло. На следующий день Генрих начал облизываться на Кэтрин Говард.
____________________
*«И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею…» (Быт.1:28)
**(франц.) красота дьявола
***В сатирическом романе французского писателя XVI века Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (фр. La vie très horrifique du grand Gargantua, père de Pantagruel) этой теме посвящена глава XIII «О том, как Грангузье распознал необыкновенный ум Гарантюа, когда тот изобрел подтирку»
7. 7. Перед грозой
Двенадцать рождественских дней 1541 года – тот момент, с которого начались мои прыжки в прошлое. Третий раз я в теле Маргарет танцевала на одном и том же рождественском балу, смотрела на Генриха в окружении бывшей и нынешней жен, на серьезную Марию и смешную рыжую Елизавету – копию отца. Гладила щенков, которых дала подержать Анна Клевская. Любовалась снегом за окном Хэмптон-корта.
Что-то было не так…
Нет, внешне ничего не изменилось. Но появилось какое-то странное чувство… Я не могла сказать, что оно не давало мне покоя. Нет, оно просто было. Неоформленное, неясное, как прозрачный утренний туман. Я не понимала, чем оно вызвано, и это тревожило.
«И ожидание любви сильнее, чем любовь, волнует»*, - вспомнилась вдруг строчка давно забытого стихотворения.
Какая еще любовь?! Вот только любви в этом мертвом царстве мне и не хватало! Кого тут любить, интересно? Не Мартина же!
Прошел январь, непонятное ожидание продолжало томить меня. Я пыталось объяснить его себе просто, обрезая бритвой Оккама любые несуразные предположения. Еще месяц – и появится Мартин. Как бы он ни был мне неприятен, это – возможно! – единственная моя дверь в настоящее. Если ничего не выйдет, я проживу еще почти два года и снова стану младенцем. И так без конца.