В плену обмана - стр. 8
Морщусь от стойкого, уже невыветривающегося запаха перегара и сигарет.
– От бутылки пива это не пройдет.
Хочется крушить все и материться. Заехал, бл*дь, привез матери продуктов, поел сырников! А она не то что сырники, стакан в руках держать не может. У нее похмельный синдром, тремор такой, что слышно, как стучат зубы.
– Сколько дней?! – спрашиваю я, а сам обхожу квартиру в поисках ее собутыльников.
Слава Богу, никого не нахожу и возвращаюсь в кухню. Мать сидит за столом в халате, который, похоже, не меняла несколько дней. Я устал от этого, смертельно устал вытаскивать ее из запоев. Мне надоело видеть, как она деградирует. А когда-то моя мать была очень красивой, ухоженной женщиной с хорошим вкусом и чувством стиля. А теперь никто и никогда не узнает в ней ту шикарную красавицу, которой я восхищался. Она потерялась в обрюзгшем теле, опухшем лице, красных глазах, вечно растрепанных волосах и в бесконечном пьяном угаре.
– Я спрашиваю какой день ты пьешь?! – начинаю разгребать бардак на столе, убирая грязную посуду в раковину.
– Не кричи на меня! – возмущается мать, а потом зажимает рот рукой и убегает в ванную.
Ее выворачивает наизнанку, она драматично стонет в надежде, что я ее пожалею. А я устал ее жалеть.
– Сколько дней ты пьешь и на какие деньги! – сквозь зубы снова спрашиваю, складывая продукты в холодильник.
– Всего три дня, у Светки было день рождения, – говорит она так, словно это повод бухать три дня. Ну да, ее рекорд – три недели. Двадцать один день в запое – я бы, наверное, выплюнул печень. А у нее отличное здоровье… было когда-то, пока она не проспиртовала себя. Три раза я помещал ее в специальную клинику, несколько месяцев реабилитации – и она становилась похожа на ту красивую женщину, вновь занималась репетиторством, даже мужик появился – Александр Павлович, историк из университета.
Раньше, после смерти отца, я бы не подпустил к ней ни одного мужчину – максимализм затмевал разум. А сейчас был рад что она живет полной жизнью. Но длилось это недолго, она опять уходила в запой, и все шло по кругу: запой, клиника, немного нормальной жизни и снова запой. В какой-то момент я психанул, опустил руки и позволил ей медленно убивать себя. Когда она пропивала все деньги, то звонила мне и пьяным голосом изображала больную, делая из меня полного идиота. Естественно, я ничего ей не давал – не хотел быть соучастником самоубийства. Тогда она начала продавать вещи отца, дорогие как память мне, да и ей самой. Пришлось вмешаться и выводить ее из запоя, но это все ненадолго, максимум – месяц, потом наступало очередное день рождения или день взятия Бастилии, и ее накрывало пьяным угаром.