В пекле огненной дуги - стр. 7
Безоблачное небо было густо усеяно звёздами. Они подмигивали друг дружке, словно обменивались между собой какими-то своими, непонятными людям сведениями. А посреди всего этого грандиозного звёздного моря неторопливо и величаво странствовал большой, яркий серп луны, в серебристом сиянии которого земля выглядела загадочной и зачарованной. И создавалось такое удивительное впечатление, будто на свете и вовсе нет никакой войны. Но Романцов знал, что она, злая сука-уродина, конечно же, где-то тут, рядом, только затаилась до поры до времени, готовясь к своим новым страшным деяниям.
На позиции взвода было тихо. Шальной немецкий пулемёт тоже молчал – может быть, пулемётчик уснул, окончательно опьянев, или ему просто надоело пулять почём зря.
Бойцы спали. Бодрствовал, как и положено, один часовой. Он всматривался поверх бруствера окопа в темноту, скрывающую врага.
– Как обстановка? – спросил Романцов, встав рядом с часовым.
– Высо спакойна, таварыш лэйтэнант, – доложил Сайфулин. – Нэмцы атдыхают.
– Вот и хорошо. Значит так, Рахман, аккуратно буди взвод. Скоро наступление.
– Наступат будым? – Сайфулин насторожился.
– Будем, Рахман, будем. А ты что, боишься, что ли?
– Ныкак нэт, таварыш лэйтэнант. Пачыму сразу баюс? Вы же мэна знаитэ.
Действительно, под Севском Сайфулин показал себя в бою далеко не трусом, в том числе и в рукопашной.
– Извини, Рахман, не хотел тебя обидеть. – Романцов хлопнул рядового по плечу. – Ну, иди, подымай взвод. Времени мало.
Сайфулину уже исполнилось тридцать три. Дома, в рабочем посёлке под Чкаловом[3], у него осталась семья – жена и две маленькие дочки. До войны он работал строителем, а когда началась Великая Отечественная, пошёл добровольцем на фронт. Получил ранение в руку под Москвой и, вылечившись, принял неожиданное предложение пойти служить на границу. Так Сайфулин оказался там же, где и Романцов, а именно, в Восточном Казахстане. Ну а в ноябре 1942-го, когда началось формирование 162-й Среднеазиатской дивизии, он попал туда…
С вражеской стороны взлетела осветительная ракета и зависла над полем. Где-то там находилась Самодуровка, которую предстояло освободить.
До села отсюда было примерно около километра. Конечно, многовато, хотя на войне расстояние – вещь относительная. Порой и сотня метров кажется бесконечной, а тут – пять раз по столько же. Вот и думай, чем эта тысяча метров обернётся для батальона и лично для его, Романцова, взвода. А во взводе-то осталось всего лишь восемнадцать человек, вместе с командиром. Остальные уже полегли на этих курских полях. Вот такая получается арифметика. Но расстояние это проклятое надо, во что бы то ни стало, пройти. И Самодуровку надо взять, потому что таков приказ, хотя и не в приказе дело. А дело всё в том, что надо освобождать родную землю от фашисткой мрази. Надо гнать её поганой метлой туда, откуда она сюда прилезла подобно стае саранчи, разрушая на своём пути города и сёла, убивая и бесчинствуя. Гнать отсюда эту сволочь! Гнать! Гнать!..