В моём сердце ты... - стр. 34

Даже самой не верилось, что случайно подслушанный обрывок разговора мог вот так её надломить. Куда делись её привычная уверенность, её непробиваемость и хладнокровие? Почему она снова, как когда-то, чувствует себя нелюбимой, неуклюжей, застенчивой девчонкой, несчастным посмешищем и изгоем? Почему не получается отбросить слова, как шелуху? Почему ощущение, что они прилипли к ней, как несмываемая грязь?

Потому что она открылась, осознала вдруг Елена Эдуардовна. Размякла, поддалась эмоциям, вот и стала уязвима. И при всём при том она продолжала малодушно и отчаянно желать, чтобы Батурин не знал, не слышал этих гадостей.

***

Елена Эдуардовна заняла место у окна, Батурин плюхнулся рядом. Посмотрел на неё, она сомкнула веки. Хаотичные мысли так и зудели в голове, как облако назойливой мошкары: господи, она его стеснялась! Докатилась! И всё же: знает – не знает? Слышал – не слышал? Говорят так при нём о ней или нет? Как же это унизительно! Чёртова Люба, надо было её давно уволить за профнепригодность. Как же от него одуряюще пахнет! Скорее бы оказались на месте.

Стюардесса предложила воды. Елена Эдуардовна выпила залпом, облизнула губы и снова поймала на себе его взгляд. Немного странный, не то заинтересованный, не то удивлённый.

– Что? – не удержалась она, занервничав под прицелом его глаз.

– Вы какая-то сегодня… другая. Неужели боитесь летать на самолётах?

– Боюсь, – честно призналась она.

Он вдруг улыбнулся.

– Даже странно, что вы чего-то боитесь. Я-то думал… думал, у вас нервы – стальные канаты и…

– Вы ошибались, – сухо ответила она.

Ну какие стальные канаты?! Да у неё страхов и комплексов – воз и маленькая тележка. Впрочем, об этом ему лучше не знать. И вообще никому.

– Да, я понял, – согласился Батурин. Потом вдруг наклонился к ней совсем близко и в самое ухо сказал: – Пропустили стаканчик, чтобы не так страшно было?

Елена Эдуардовна вспыхнула и отвернулась.

Какое-то время она неотрывно смотрела в иллюминатор, а когда вновь скосила глаза на Батурина, то с удивлением обнаружила, что тот спит. Откинул голову и еле слышно посапывает.

Она вдруг огорчилась. Почувствовала себя совсем одиноко. Зато – неожиданно пришла мысль – можно его вдоволь разглядеть, чем она и занялась. Прямой нос, не точёный, но хорош, твёрдый подбородок, тёмная щетина, чёрные брови и самое волнующее – губы. А ещё запах. Она даже подалась чуть ближе, вдохнула глубоко, раз, другой… От этого запаха и впрямь помутилось в голове, даже забылась Люба и её мерзкие слова, забылся страх и чёртова турбулентность.

Елена Эдуардовна скользнула взглядом ниже. Крепкая шея, широкие плечи, ворот, расстёгнутый на несколько пуговиц. Украдкой, словно воришка, заглянула в открытый вырез. Мощные мускулы натягивали тонкую ткань рубашки – так и хотелось к ним прикоснуться, ощутить их твёрдость и силу. А ещё больше хотелось коснуться его кожи…