В любви как на войне - стр. 10

4. Глава 4

Грач – это позывной нашего лейтенанта. На гражданке он – Алексей Алексеевич Шнычкин. Блин, я, когда впервые оказалась в армии, то довольно скоро перестала воспринимать нормальные имена и фамилии. Тут, и особенно это разведки касается, сплошные позывные. Шифруемся от противника. Да так и быстрее. Не говорить же, в самом деле: «Дмитрий Михайлович Соколов, вам поступил приказ обследовать вон то здание на предмет обнаружения сил противника».

Гораздо проще – «Сокол…» и дальше по тексту. Хотя сказано всё будет намного проще, да ещё с матерщиной. О, здесь её не употребляют. Это в обычной жизни она, как острая приправа. Когда кто-то хочет показать, как он злится, или проявляет свою невоспитанность. В армии на матерном русском говорят. Мне сначала жутко резало слух, я же всё-таки девушка! Но довольно скоро убедилась: это парни не ругаются. Разговаривают, иначе уже не могут. Хотя при мне стараются особо не вырождаться. Джентльмены, блин.

Боцман, сообщив, что выдвигаемся через пять минут, уходит из нашего убежища. Вздыхаем, но делать нечего. Мы в армии, да ещё и на войне. Тут приказы не обсуждают, а выполняют. Обжаловать можешь потом. Хоть до посинения. Но сначала сделай, как велено. Ещё одна истина, которую мне пришлось запомнить крепко-накрепко. Да и Митя мой того же требует. Сказал однажды, что я ему во время боевых выходов – командир. Чтобы слушалась беспрекословно, а иначе отправлю домой, под мамкино крылышко.

В общем, готовимся. Проверяем снаряжение, чтобы ничто нигде не звенело, не гремело и даже не трепыхалось. Прыгаем на месте. Набиваем рожки патронами, цепляем на разгрузку гранаты. Проверяем, как работают портативные рации. У каждого в ухе миниатюрный внутриканальный наушник, у гортани – ларингофон. Всё в порядке. Шлемы на головы, броники подтянули, посидели на дорожку.

– Мить… – говорю я, пока восседаем на корточках, словно два тучных ворона, собравшихся в далёкий перелёт.

– Что?

– Я же тебе говорила?

– Я тебе тоже люблю.

– Спасибо, конечно. Но я не об этом.

– А о чём?

– Ты офигенно целуешься.

– Говорила.

– Вот же…

– Не отчаивайся. Ты тоже целуешься хорошо.

– Хорошо – не офигенно! Ты что, припух, сержант Соколов?!

– А то что ты мне сделаешь, сержант Золотникова? Зацелуешь насмерть? Ой, боюсь-боюсь…

Мы тихонько хихикаем. Дурачимся, как два подростка. Но, может, это потому, что мы в душе такие и есть? Мне 19, Мите – 20, нашему лейтенанту – 21 год, и только Боцман в нашей роте старый, как экскремент мамонта – ему что-то около тридцати. Больше или меньше, не знаю. В личное дело не заглядывала.