В лесу было накурено - стр. 7

Приняв допинг в чайной воинской части в виде коржика с кефиром, я сказал себе: «Сейчас не время простых решений!» И начал проводить маркетинг по выживанию в условиях СА.

По рейтингу выживания должности располагались так:

1) жених дочери командира полка;

2) водитель командира дивизии;

3) повар, хлеборез и склады;

4) писарь в штабе;

5) армянин – житель Еревана;

6) истопник в библиотеке.

По первому пункту был облом, так как у командира полка не было дочери, а если бы и была, я бы не проходил по пятому пункту.

По второму – я не водил, у меня не было прав в прямом и переносном смысле.

Пункт 3: питание было исторически зоной ответственности мусульман. Я не мог с ними конкурировать, хотя у нас с ними было много общего (например, обрезание), но этого было мало.

Пункт 4: я мог бы побороться, но вакансий не было, это была элита.

Пункт 5: армяне – жители Еревана служили дома, ночевали дома и не любили евреев. Их лозунг был простым: где есть армянин – еврею делать нечего. Я был полностью согласен не только с армянами, но и с другими народами, которые всегда указывали нам наше место, не давая самого места.

Пункт 6: за этот пункт я мог пободаться.

Во-первых, я любил читать; во-вторых, там тепло. Определив приоритеты, я стал пробиваться в духовно-отопительные сферы. Конкуренция была острой. С одной стороны был мощный интеллектуал из Москвы, ныне издатель успешной газеты, с другой – милый татарин без духовных запросов, но усердный и благодарный. О себе говорить не могу, так как жажда жизни была огромной.

Библиотекой руководила жена замполита дивизии – женщина яркая, духовно богатая, выпускница педучилища в г. Камышине. По ее мнению, она была последним оплотом духовности со времен Киевской Руси. У нее была большая жопа и алебастровая грудь, повадки светской львицы и королевы гарнизонов, включая Потсдам и деревню под Будапештом. Она намекала, что в их доме на улице Затикяна очень много подлинных шедевров Караваджо, Боттичелли, Босха. Когда я, кивая, сказал, что-де в журнале «Огонек» очень хорошие иллюстрации, я тут же потерял место за свою дикость и бездуховность. Москвич продержался чуть больше, когда сказал ей, что Пастернак не является поэтом Серебряного века, и вылетел с кастинга прямо в саперную роту, где гнил до дембеля.

Победил татарин, как человек тонкий, чуткий и великолепный слушатель и без очков. Потерпев фиаско на ниве духовной, я занялся продвижением в штаб.

Свободных вакансий не было, но провидение было на моей стороне. Писарь продовольственной службы, обнаглев до края, нажрался чачи (местная водка), помочился сдуру на пост № 1 (знамя части). За это полагался трибунал, но его просто выперли с места. Я был водружен за стол, где и началась моя служба без страха и упрека.