В лапах зверя - стр. 13
— Как вы познакомились с мамой?
Он тормозит, видно, сбиваясь с мысли, чуть заметно морщится, идет к барной стойке, набулькивает себе чего-то определенно крепкого из квадратной бутылки.
Жду, мне торопиться, похоже, некуда.
Страшно даже представить, что сейчас в нашей квартире делается…
И, кстати…
— Мне надо маме позвонить…
Телефона у меня нет, дядя Сережа отобрал еще в машине по пути сюда, но наверняка здесь есть, откуда позвонить. Номер ее я знаю…
— Нет, — спокойно отказывает мне отец, — нельзя.
— Почему? — удивляюсь я, — она будет волноваться же… Я понимаю, что со своего нельзя было, чтоб не отследили, но почему с вашего…
— Ты, все же, ебнутая, — говорит отец, — зря я на гены понадеялся. К ним мозги еще нужны, а они у тебя — от матери, похоже.
— Не надо так про маму говорить, — обрываю я его. И пусть внутренне я вполне согласна, потому что мама — та еще звезда… Но это я могу говорить. И про себя. А он — не может.
Она меня рожала и воспитывала, в конце концов, как умела, пока он… Где-то был! И, судя по квартирке, нифига не бедствовал!
Отец молчит, переваривая мое хамство, отпивает еще, видно, для успокоения нервной системы, затем наливает второй бокал, толкает мне.
— Выпей.
— Я не пью.
— Правильно, – кивает он, — ладно… Сейчас сложная ситуация, Лика… Блять, никогда не думал, что у меня дочь будут Анжеликой звать, — неожиданно усмехается он, — твоя мамаша… Ей эта хрень нравилась, французская… Все время, помню, по видосу крутила… Как только нарыла у меня в доме этот бред?
Он крутит головой, и лицо его становится таким… Странным. Мечтательным даже. Словно вспоминает о чем-то теплом и веселом.
Меня как-то это выражение даже чуть-чуть примиряет с действительностью. Если он, вспоминая о маме, такое ощущает, то, может, и я не ошибкой была? Ну, или не совсем ошибкой…
— Почему вы расстались? — спрашиваю я.
Он переводит взгляд на меня, и глаза теряют теплоту. Острыми опять становятся, жесткими.
— Мать не говорила? — отпивает он еще из бокала.
— Нет.
— Она не захотела меня ждать, — он отворачивается, щурится на город за окном.
А я смотрю на его профиль, жесткий, по-мужски красивый, и думаю, что в молодости мой отец, наверно, вообще огнище был. Он и сейчас полне себе ничего: высокий, крепкий, без живота, с сединой и крутыми морщинами у губ и глаз. Такой Харрисон Форд на русский лад, только поострее и погрубее.
Маму можно понять, что повелась.
А вот что не стала ждать…
— Из тюрьмы?
— Оттуда, — кивает он.
Ну… Тоже можно понять…
— Я про тебя не знал, — снова говорит он, — она нихера не сказала… А когда я через десять лет вышел, она уже давно свалила из города… Я не стал искать, не до того было.