В конце вечности - стр. 6

Фома, отрывая жареному кролику ногу, недовольно покосился на старика, но тот уже, казалось, позабыв обо всём, стал обсасывать косточку.

– Ладно, Степаныч, чего завёлся? – протягивая старику скворчащую дичь, произнёс Остап. – Гляньте-ка вы лучше на небо. Солнце уже высоко, а сменять нас не торопятся, – недовольно подметил Остап.

– Дело говоришь, – заёрзав, согласился Степаныч. – Не припомню я, чтобы староста дозор менять опаздывал.

– Да ешьте, а, вы! – с выпученными глазами оторвавшись от кролика, вдруг вмешался Фома. – Хорошо, что опаздывают! Сейчас придут и всё мясо ведь сожрут.

– А ну-ка тихо! – подняв ладонь, шикнул насторожившийся Остап.

Фома, с трудом проглотив кусок, замолчал и уставился на товарища.

Полуглухой Степаныч, тщетно вслушиваясь, поднялся и опёрся на посох. Вскоре вскочил и Фома. С опушки леса, из самой его глуши, на дозорных летел шелест, гомон и крики разлетающихся птиц. Треск ломающихся веток, топот, рык и фырканье в одно мгновение наводнили округу. Из чащи на поляну выскочили десятки кабанов и оленей.

Мужчины спинами вжались в дерево. Звериный поток, столь стремительно вырвавшийся из глухой чащи, скрылся с противоположной стороны поляны.

– Это ещё что такое?! – взволнованно глядя на мужиков, спросил Фома.

– Пожар, видать! – глубоко втянув носом воздух, ответил Степаныч.

– Нет. Не может быть! – уверенно заявил Остап. – Гарью вовсе не пахнет. А живность по ветру пришла! – хмуро вглядываясь в помятый бурелом на опушке, заметил охотник.

– Верно, – согласился старик. – И деревня у нас в той стороне. Ой, что-то мне на сердце неспокойно, сынки. Смену до сих пор не прислали. Возвращаться нам нужно да поживее! – скручивая шкуру, сказал старик.

Остап кивнул и залил костёр, отозвавшийся кипящим шипением. Толстяк суетливо затолкал остатки еды в мешок, и уже через несколько минут все трое торопливо зашагали к деревне.

Путь был неблизкий. Шли молча, лишь только Фома, неуклюже спотыкаясь о коряги, изредка на них чертыхался. Когда вдали замаячила опушка со знакомым частоколом, шедший впереди Остап остановился и поднял руку. Степаныч и Фома замерли. Со стороны деревни не доносилось привычных звуков, не были слышны ни удары молота из кузни, ни криков местных баб, ни домашней живности. Однако нельзя было сказать, что тишина была глухой. Из-за высокого частокола доносилось шарканье и урчание.

– Я схожу, разведаю, – тихо сказал Остап. – Посидите вон в том кустарнике.

– Пффф, – возмущённо зашипел Фома. – Я с тобой пойду.

– Нет, не пойдёшь, – недовольно шикнул на толстяка Остап.