В городе Кагановиче. Разные истории - стр. 11
Мы вместе ходили за грибами. Собственно, за грибами ходил я, а Лайма ходила со мной. Ибо что такое для собаки грибы? Ничего, как для всех нормальных животных. Грибы интересуют только человека, да ещё ёжика и мышей. Поэтому пока я радовался эксклюзиву белого гриба, которого до меня никто не видел и после меня не увидит, собака нюхала землю, бегала по траве и барахталась в лужах. Мы не уставали делать каждый своё часов по пять-шесть, всё время оставаясь вместе.
Однажды в августе пошли за деревню Коломино – там бывает много красноголовиков. День был жаркий, трава высокая, корзина тяжёлая. К тому же чуть ли ни в каждом кусте орешника пряталось осиное гнездо. А я хорошо помнил, как в предыдущий год, за тем же Коломино, нагнувшись, чтобы срезать подберёзовик, сбил головой осиный дом на подвесе. Спасло лишь то, что инстинктивно, как с тумбочки в бассейне, я нырнул плашмя в траву. Покусанный всё же очень сильно, лежал потом на лесной дорожке в полусознании часа полтора… В общем, решил возвращаться не по лесу, а понятней – через деревню.
Ошибку понял внезапно, но поздно.
Кто знаком с искусством Гжели знает, что одним из самых распространённых мотивов гжельской фарфоровой скульптуры является петушок – он и в игрушках, и как украшение на всевозможных чашках, кувшинах, безделушках, и как часть фигурных композиций. А родиной этого петушка как раз и является деревня Коломино. С какой бы стороны не подойти к этой деревне, по какой бы дорожке не пройти – везде эти самые петушки, один в один похожие на тех, что в бело-голубом фарфоре.
…Видать, я загляделся на красавцев в корзине, и Лайма увидела, нет, почуяла петушков раньше…
Ничего сделать было уже нельзя. Коня на скоку остановить можно, а Лайму, врождённого дикого зверя и охотника, о чём я совсем забыл, воя на Луну, – нет. Страшная картина довершилась монологом пожилой женщины в платке. Прислонившись к забору и покорно опустив руки – если бы Микельанджело был русским, он ваял бы пиету именно с этой женщины – она скорбно, просто и очень тихо сказала:
– Петушка—то как жалко…
Перебив с полдеревни петухов, Лайма словно фурия исчезла в окружавшем деревню поле. Экстаз её был столь велик, что она не отзывалась ни на имя своё, ни на свист и окрик. В общем, исчезла.
Пришлось идти домой одному. Лайма не показывалась всю дорогу, но когда я входил к себе в калитку – уже спокойно сидела на крыльце. Морда в курином пухе, глаза умные, сытые и очень спокойные.
Редкий случай – Лайма не была эгоисткой. Обычно собаки при всей любви к хозяину всё же очень рефлексируют на еду. Их надо не просто кормить, но поощрять кормом. Удивительное дело – Лайма всегда ела у меня словно нехотя. Наоборот, искала случай, чтобы самой что-нибудь мне принести. Как-то по весне, в начале апреля, когда на дороге ещё лежал снег, я, открывая сезон, стал кликать Лайму, чтобы покормить собаку косточками её любимой курятины. Лайма возникла внезапно, чёрная, мощная и стремительная. В зубах у неё был большущий заяц, которого она радостно бросила к моим ногам – на, ешь!