В глубине души (сборник) - стр. 10
Так, сменяя друг друга, они докатили груз до места назначения и стали перетаскивать содержимое тачки к стенам храма.
И здесь Егорыч действовал механически – мол, помогаю хорошему человеку, выпить все равно не с кем, почему бы и не помочь.
Занимался он этой нелегкой работой до глубокого вечера, и чем больше уставал, тем легче становилось у него на сердце, будто не церковь очищал от грязи и мусора, а растаскивал завалы в собственной душе.
И там, в душе, становилось легко и пусто, и в эту пустоту нужно было поместить что-то серьезное и важное, что-то такое, что Егорычу было совершенно неведомо.
И не зная, чем наполнить эту пустоту, он, попрощавшись с отцом Михаилом, отправился к друзьям, которые как раз сидели у реки и, тихо беседуя, смотрели на воду.
Друзей было четверо, и все они покосившейся статью и осоловелыми лицами походили на Егорыча.
– О, садись к нашему огоньку! – крикнул один из них. – Смотрите, братцы, времени десятый час, а он – ни в одном глазу!
Послышалось мелодичное бульканье, и в руке у Егорыча оказался граненый стакан, до краев наполненный мутным зельем.
Егорыч поблагодарил, выпил и почувствовал, что душа его до краев наполняется хмелем, мир вокруг становится привычным. И хочется говорить.
– Я, братцы, сегодня храм строил, – объявил он.
– М-м-м… – удивленно промычали братцы.
– И знаете, – продолжал Егорыч, – впервые в жизни человеком себя почувствовал.
В ответ вновь раздалось знакомое бульканье, и в руке у Егорыча опять оказался стакан. Выпив и закусив запеченной на ржавом щите рыбешкой, он выплюнул на песок кости и заговорил.
Суть его речи сводилась к тому, что жизнь без идеи совершенно бессмысленна, и если бы не поп, то он бы так и не понял ничего до конца своих дней.
Конечно, изложить такую глубокую сентенцию ему было непросто, поскольку язык заплетался и мысли в голове были какими-то вязкими, путаными. Но все же за несколько часов Егорыч сумел донести основную идею до собеседников, после чего они вповалку уснули прямо на берегу.
…Проснулся Егорыч от удара мокрым полотенцем по лицу.
– Ээ… – замычал он и открыл глаза.
Ужас всей его жизни, жена Галина стояла спиной к реке, и восходящее солнце рисовало по бокам ее силуэта огненные крылья.
– А ну, вставай! – заорала она таким визгливым голосом, что в мозгу у Егорыча сразу образовалась брешь.
Опасаясь за голову, Егорыч поднялся с ночного ложа и, на ходу отряхивая песок, покорно поплелся за супругой, как идущая на водопой корова. Они молчали. Они молчали всю жизнь. Потому что все важное было сказано тогда, давно, в молодости, а теперь осталось одно недовольство, о котором говорить не имело никакого смысла, потому что переделать друг друга они уже не могли.