В борьбе за правду - стр. 2

и брошюры Дикштейна[15], ничего не нашел. В то же самое время меня затянул омут партийных дискуссий. Это было время зарождения русской социал-демократии. Основным пунктом споров были «Наши разногласия» Плеханова[16]. Программа, выдвигавшая на первый план классовую борьбу пролетариата, отвечала моим мыслям. Я осознал себя как социал-демократ и подключился к созданию Союза русских социал-демократов[17]. Однако от этого число вопросов, остававшихся для меня открытыми, только увеличилось. По отношению к России меня беспокоило, что программа Плеханова не отводила места крестьянству, потому как Россия, как ни крути, страна крестьянская. Далее возникали вселенские вопросы: как рабочим прийти к власти и как должен произойти социалистический переворот в экономике.

Я вернулся в Россию, но тревожившая меня мысль не давала покоя. Мои речи о социал-демократии охотно слушали, но меня мучило то обстоятельство, что я не в силах дать рабочим ответ, который удовлетворил бы меня самого. Наоборот, чем более я погружался в вопросы социальной революции, тем больше напрашивалось новых вопросов.

Когда в 1887 г. я снова поехал за границу, я решил вплотную заняться изучением рабочего движения, капиталистического миропорядка и политической истории Западной Европы. Написанные мной по этой теме научные работы подвигли меня поставить во главу угла задачи социализма в Европе и отодвинуть на второй план борьбу за развитие парламентаризма в России[18].

Я привез с собой из России решимость бороться против государственного насилия, насаждавшегося сверху, и идею служить народу. В Европе я примкнул к тем рабочим массам, которые вели реальную классовую борьбу. Никакой абстракции, только пульсирующая жизнь. Чтобы полностью впитать ее, надо было стать ее частью. И это мне удалось.

Став социалистом, я перестал быть сторонним наблюдателем разыгрывавшейся перед моими глазами борьбы европейского пролетариата. Незаметно для себя я втянулся в общее движение и вскоре слился с ним душой и телом.

Не важно, русский ты или немец, борьба пролетариата остается неизменной и не различает ни национальную, ни конфессиональную принадлежность. В 1891 г. я писал Вильгельму Либкнехту, указывая, в частности, на различные препятствия в моей политической деятельности, чинимые мне полицией как иностранцу, и выразил мнение, что препятствия эти было бы проще всего обойти, приняв одно из немецких гражданств: «Я ищу отечество, где найти отечество за небольшие деньги?» Так что если я и предал когда-то мою российскую Родину, то именно тогда, что стало, одновременно, изменой и тому классу, к которому я принадлежал, – буржуазии. Тогда же взошли семена раскола между мной и русской интеллигенцией.