Узник вечной свободы - стр. 17

– Явлюсь, отец. Не беспокойтесь за меня.

Поднявшись в свою спальню, я заметил, что она осталась прежней. Все те же старинные шелковые обои, бледно-серые с едва заметными серебристыми вензелями; все та же скромная на вид обстановка – лакированный шкафчик из красного дерева с двумя дверцами, низкий комод ему под стать, а на комоде длинный серебряный канделябр с наполовину истаявшими свечами. Существенное отличие было одно – вместо маленькой кроватки в спальне помещалось просторное “царское ложе”.

Я грубовато прогнал принесшего дорожные тюки лакея Сидора, поскольку сам мог и сапоги снять, и мундир, и вообще, переодеться, привести себя, как говорится, в порядок в смежной со спальней туалетной комнате.

Обычно грубость мне несвойственна. Я и поныне стараюсь говорить предельно учтиво даже с тем, кому намерен разорвать глотку. Но в тот момент, один раз в жизни, мне было дурственно от объедения.

Довольно быстро я приспособился к размеренной и хлебосольной деревенской жизни. Принял от отца управление хозяйством. Составил для приказчика длинный список неотложных дел. Среди них значились: постройка школы для крестьянских детей, ремонт мельницы и расчистка парка от гнилых деревьев. С хозяйской строгостью я следил за исполнением поручений.

Мое возвращение пробудило поместье от глубокого сна. Шире стали улыбаться бредущие с полей мужики навстречу проезжающему экипажу. Бабы напялили расшитые красными узорами передники и заплели лентами косы. Стали послушнее дети… Даже гуси будто бы строевым шагом спускались с холмов к реке.

С Дантом мы легко пришли к идеальному взаимопониманию и стали лучшими друзьями. Ни разу конь не попытался выкинуть меня из седла, и я не обижал его, не дергал до боли удила, не стегал хлыстом, не ранил шпорами.

Я объезжал поместные деревни верхом на нем, а иногда отправлялся на охоту в сопровождении загонщиков и собак, и часто брал с собой соседа, с которым в детстве дружил. Теперь общаться нам стало непросто. Павел совсем усох и телом, и душой. Он превратился в редкостного скрягу и упорного отрицателя любых перемен, как и новых философских суждений. Я отчаянно старался просветить его. Павел не принимал моих идейных предложений, но охотно ввязывался в политические дискуссии ради спасения от скуки.

Под вечер я гнал Данта к усадьбе другого соседа, графа Полунина. В сумерках мы с Любонькой прогуливались по липовой аллее парка, целомудренно держась за руки. Во время редких стыдливых поцелуев ее пышная грудь вздрагивала, и я замирал в нетерпеливой надежде, что тугой корсет, стягивающий ее полное тело, разорвется по швам. Взволнованным полушепотом я читал ей стихи, напевал романсы. Любонька с упоением меня слушала, заманчиво вздыхая, и прятала небесно-голубые глаза под белыми ресницами.