Узник концлагеря Дахау - стр. 6
– Тебя, батя, не понять: властью любуешься, а сам сказывал до революции у твоего отца свой лес имелся – руби, сколько захочешь. Вот когда вам надо было строить добротный дом, такой, как у Татьянинова отца. Три семьи не стеснят.
– Хотели ставить крестовой с сенцами, под железной крышей, так новая власть пришла, свои порядки установила, землю и лес отобрали. Помню, отец барином идет по лесу, а мы с братом Андреем гуськом за ним. Подойдет к березке, ее обойдет да обойдет не один раз, рукой погладит, как девку гладят, и скажет: «Пусть еще с годок подрастет красавица, а там посмотрим – рубить ее или нет». Во как берегли свой лес! У каждого леса хозяин имелся, сучка не найдешь, подчищали, как муку по сусеку! Летом топить печь дровами совестно и жалко, сухоподстоем обходились, где и соломой протапливали. Колотые дрова берегли на зиму, морозы под сорок, одной вязанкой не обойдешься. Я вот действительную службу проходил под Москвой, там погода мягче, но тоже не балует. Ветер продувает шинель насквозь, а буденовка у красноармейца так для форса, но русскому солдату приходится все тяготы терпеть. Ты порасспрашивай у Ильи Сапрыкина как мы с ним в кавалерии служили у самого маршала Ворошилова! Воевать не воевали, гражданская война закончилась, но тоже хлебнули вдоволь солдатской доли.
Орлик замотал головой, когда шмель, жужжа, повис над его ухом.
– Тэррр ты окаянный, – Петр Никифорович прикрикнул на коня и шлепнув ладонью по его морде. Он дернулся. – Закрой этого озорника в конюшню, сена брось с охапку, за чащей поедем, в поле покормится. Я дойду до кузни, с напарником для борон зубы куем, посевная прошла, много работы навалилось. Ты тоже на работу не опаздывай, вам, молодым, надо достроить ферму до холодов, скотины нынче много народилось, приплод под соломенным навесом в зиму не пустишь, померзнут. Председатель решил маслозавод запустить, возить молочку в Куртамыш за двадцать пять верст накладно. А масло, что с ним сделается, посолил и в леднике год хранится, – чуть помолчав: – Ладно, некогда лясы точить, умывайся и к столу, мать картовницу испекла, в погреб слазь, крынку молока достань.
– Хорошо, только добегу до соседей, деду Самойлу гольянов обещал отсыпать…
Татьяна, войдя в свой двор, сразу проследовала в баню. В предбаннике разделась, зайдя в моечную, потрогала в котле воду, с вечера была еще теплая. Во дворе ласково залаяла собака, посмотрела в окно: из дома на крыльцо с кастрюлей в руках вышла мать. К ней подбежала собака и стала тереться мордой об ее ноги.
– Мухтар, фу, поготь, щас покормлю, фу, весь подол мне обслюнявил, – ворчливо она проговаривала слова, отталкивая его ногой, подошла к собачьей будке. Мухтар, виляя хвостом, крутился вокруг нее. – Тебя, боров, не прокормить, пользы никакой.