Узник Двенадцати провинций - стр. 30
Вот так, угораздило меня нарваться на безумца.
Несмотря на все мои неудачи, он стоял на своем: я знахарь, иначе не поймал бы пибила. У него было свое понятие о медицине: лечить надо не в интересах больного, а в своих собственных. Стало быть, когда лечишь бедных, надо обобрать их как липку, пусть платят. К тому же это полезно для практики. Но стремиться следует к другому: лечить богатых и могущественных, и главное – делать это с умом. Ни в коем случае не брать с них денег! Есть кое-что в сто, в десять тысяч раз лучше оплаты звонкой монетой: стать им не-об-хо-ди-мым!
– И это, поверь мне, – говорил он с воодушевлением, – откроет перед тобой все двери, этому нет цены. Мы этого еще не достигли, но все впереди, малыш Гвен, все впереди.
Вот же я влип!
Я выбивался из сил: днем работа, ночью больные, у меня минутки свободной не оставалось, а пресловутого дара не было и в помине. Я махнул на все рукой и ждал, когда маска упадет сама. Этот упрямец Йорн рано или поздно убедится, насколько я ни на что не годен. Бежать? Конечно же, я об этом думал. Но подступы к Варму были непроходимы, а немногие дороги, терявшиеся в ландах, охранялись гвардией. Вокруг простирались одни болота, окутанные по ночам саваном ледяного тумана. С моими легкими мне по ним далеко не уйти. Я не представлял, где могу спрятаться, и не было никого, кто согласился бы мне помочь. Йорн все узнал бы сразу. Перед таможенниками все трепетали, а он был из самых грозных. Выпивоха, краснобай, но малый не промах, умел с ходу выловить здравое зерно из сплетен и россказней. Безумец он или хитрец – я давно уже не ломал над этим голову. Какая мне разница? Я знал только, что у него упрямства на троих, длинные руки и убийственный кулак. А я-то просто хотел выжить.
Самое печальное, что я и Даера втянул в эту безнадегу. Он совсем зачах. Едва держался на лапках, кружил на месте и бился о прутья клетки. Не раз я пытался его выпустить, оставляя дверцу открытой настежь, но воля его не интересовала. Он лишь чуть отлетал от клетки, натыкался на мебель и двери, жалобно пища. Я понял, что мой пибил теряет зрение. Однажды утром мне показалось, что он умер. Его тельце лежало на полу неподвижной кучкой перьев. От рассыпанных вокруг зерен разило можжевеловой. Тут мне на плечо легла тяжелая лапища Йорна.
– Ты теперь оставляешь клетку открытой? Вот балда! Ты посмотри на него! Только представь, если он улетит? Он ведь уже не может жить на воле. Все очень просто, глупыш, он и трех шагов не сделает по саду, как достанется на обед первой же лисице!