Ужасные дети. Адская машина. Дневник незнакомца - стр. 40
Агата испуганно привскочила.
– Нет, нет, пусть он ничего не знает! Умоляю тебя! Лиз, Лиз, не говори ему…
– Перестань, детка. Ты любишь Поля. Если и Поль тебя любит, так чего же лучше. Не бойся, я тебя не выдам. Расспрошу его незаметно и все узнаю. Доверься мне и спи; только не выходи из комнаты.
Элизабет спустилась по лестнице. На ней был купальный халат, завязанный вместо пояса галстуком. Полы болтались и путались в ногах. Но она шла автоматически, движимая привычным механизмом, только гул его и слыша. Этот механизм управлял ею, не давая полам халата попадать под сандалии, командуя повернуть направо, налево, открыть дверь, закрыть. Она чувствовала себя автоматом, запрограммированным на определенное количество действий, которые он должен выполнить, даже если по дороге его разнесет. Сердце ее стучало, как топор, в ушах звенело, в голове не было ни единой мысли, соответствующей ее целеустремленной поступи. Сны дают некоторое представление о таких тяжелых шагах, приближающихся и мыслящих, о походке легче полета, о сочетании этой тяжести статуи и невесомости пловца под водой.
Элизабет, грузная, легкая, летящая, как если бы ее халат клубился вокруг щиколоток завихрениями, какие примитивисты пририсовывают сверхъестественным персонажам, двигалась по коридорам с абсолютно пустой головой. В голове этой был только неясный гул, а в груди – мерные удары топора.
Раз начав это движение, молодая женщина уже не могла остановиться. Гений детской вселился в нее, стал ею, как всякий гений, овладевающий человеком: дельцу диктуя распоряжения, предотвращающие банкротство; моряку – действия, спасающие корабль; преступнику – слова, обеспечивающие алиби.
Это движение привело ее к лесенке, ведущей в пустынную залу. Оттуда выходил Жерар.
– Я как раз шел к тебе, – сказал он. – Поль какой-то странный. Послал меня за тобой. Как там больная?
– У нее мигрень, просит, чтоб не мешали ей спать.
– Я собирался к ней…
– Не ходи. Она отдыхает. Ступай в мою комнату. Подожди меня там, пока я навещу Поля.
Уверенная в пассивном повиновении Жерара, Элизабет вошла. Прежняя Элизабет проснулась на секунду, залюбовалась фантастической игрой лжелуны, лжеснега, бликами линолеума, затерянной мебелью, отражавшейся в нем, и в центре – китайским городом, оградой святилища, высокими хрупкими стенами, хранящими в себе детскую.
Она обогнула их, отодвинула одну створку и обнаружила Поля сидящим на полу, головой и плечами откинувшись на кровать; он плакал. Его слезы были уже не теми, что он проливал об утраченной дружбе, не походили они и на слезы Агаты. Они набухали между ресницами, росли, переливались через край и стекали с перерывом, обходным путем добираясь до приоткрытого рта, где задерживались и дальше текли, как обычные слезы.