Уж замуж… Так и быть! - стр. 2
К слову, упрекнуть Гейба в излишней привязчивости я не могла. Он не надоедал мне разговорами и первое время вообще старался лишний раз не материализоваться рядом. Правда, в последние дни мы частенько болтали. И тому были свои причины.
Одиночество и скука смертная. Вот какие чувства испытывала я постоянно после того, как Джестер инсценировал мою смерть и забрал меня с собой. Около месяца прошло с той поры, как он вынес меня на руках из фамильного склепа рода Теоль, который, хвала небесам, не стал моим последним прибежищем. Затем была дорога в его столичный дом. Как я ни пыталась разговорить Джестера в карете и узнать, что меня ожидает в будущем – все зря. Он словно погрузился в оцепенение, глядя куда-то поверх моей головы и игнорируя любые вопросы. Сдавшись, я с радостным нетерпением стала ожидать окончания путешествия, надеясь, что, оказавшись в знакомой обстановке, Джестер немного оттает и снизойдет до моих расспросов. Однако моим чаяниям было не суждено сбыться.
Мы въехали в Мефолд поздним вечером. Карета долго тряслась по каменной мостовой, блуждая в лабиринте узких изогнутых улочек. Я приникла к окну, желая рассмотреть город, в котором никогда не была. Но Джестер строго шикнул на меня и задернул плотные занавески. Даже его дом я видела мельком – когда выходила из кареты. Огромное трехэтажное здание с крышей из темно-багровой черепицы мрачно нависало над подъездной дорогой. Я остановилась было, задрала голову, желая полюбоваться на свое очередное пристанище, но Джестер, ни слова не говоря, грубо подхватил меня под локоть и почти насильно поволок к крыльцу.
В доме он сразу же перепоручил меня заботам домоправительницы – суровой, широкоплечей женщины лет пятидесяти по имени Энни. За те недели, что я провела здесь, я не слышала ни слова из уст этой мужеподобной особы, предпочитающей в одежде наглухо закрытые платья исключительного черного цвета и убирающей волосы под темные платки. Да что там, я бы всерьез поверила, что она немая, если бы не услышала однажды ее ругань на лестнице. Глухой словно прокуренный голос выдавал неизвестной растяпе такие витиеватые пожелания всего наихудшего, что я невольно заслушалась.
Только Энни позволялось заходить в комнаты, выделенные для моего проживания. Больше никаких слуг я не видела. Но общение у меня с ней не сложилось. Если это возможно назвать общением, конечно. Все мои попытки разговорить ее оканчивались ничем. Самые прочувственные тирады, самые умоляющие монологи, самые слезные мольбы – ничто не могло тронуть суровое сердце служанки. Когда я теряла терпение и повышала голос – он сразу же уходила, прежде вежливо поклонившись на прощание.