Уютная душа - стр. 17
Но они справились! Миллер перенервничал, но конструкция поместилась как надо.
Для проверки профессор сделал интраоперационную рентгенограмму и, прежде чем ушивать рану, с законной гордостью полюбовался безупречным снимком. Конструкция встала как влитая.
– Ах, какой я молодец! Как у меня все хорошо стоит! – воскликнул Миллер и услышал в ответ:
– Рада за вас!
Таня откровенно смеялась, но профессор, вместо того чтобы отчитать ее за неуместную шутку, вдруг расхохотался сам.
Многие хирурги обращаются к операционным сестрам не по имени, а ласковыми прозвищами. Миллер никогда не нуждался в «лапочках», «детках» и «уважаемых». Обладая хорошей памятью, он знал по имени-отчеству всех сотрудников клиники.
Но вдруг обнаружил, что, называя новую сестру «Таня», неизменно думает о ней что-то вроде «солнышко мое».
Он решил, что с этим пора завязывать.
«Да, она милая и отзывчивая, но мы совершенно разные люди, – строго говорил он себе. – Она простая медсестра, к тому же много моложе меня, и этим все сказано. Допустим, я приглашу ее на свидание. О чем мы будем разговаривать? Ну сначала она расскажет о себе, потом я. Я, понятно, не скажу ей правды, и она скорее всего тоже. А потом? Обсудим сериалы? Леонардо Ди Каприо? Или без долгих предисловий ляжем в постель? Но я ее не хочу. Странно, мне хочется ее видеть, стоять с ней бок о бок на операции, но в постели я скорее всего потерплю позорное фиаско».
Дмитрий Дмитриевич представлял себе раздетую Таню – короткая шея, большая грудь, выпуклый мягкий живот… Нет, эти прелести не для него.
Глава 2
Понукаемый профессором Криворучко, Миллер поехал на заседание нейрохирургического общества. Валериан Павлович считал, что теперь Диме необходимо обрастать новыми полезными знакомствами и показывать себя. «Скоро ты будешь представлять всю кафедру, поэтому не имеешь права сидеть в своей норе! Яви себя миру!» – призывал заведующий. Миллер мог бы ответить, что прекрасно заявляет о себе регулярными публикациями в солидных журналах, но вместо этого собрался и поехал в Поленовский институт.
Бывая на разного рода научных конференциях, он всегда испытывал сложное чувство. Большинство коллег были, безусловно, могучими хирургами и прекрасными учеными, их выступления помогали Миллеру в его собственных научных изысканиях. Но в кулуарах маститые так любили хвастаться! Они вещали о том, как убрали метастаз из ромбовидной ямки, как сделали резекцию позвоночника при раке легкого… Миллер знал, какой адский труд стоит за всем этим, и убеждал себя, что человек, сутки простоявший у операционного стола, имеет право говорить о своих достижениях, но все же слушать коллег было почему-то неприятно. Дмитрию Дмитриевичу казалось: они вовсе не думают о том, что за каждой операцией стоит человеческая жизнь и судьба. Нельзя, думал он, так весело и гордо вещать о своих достижениях, будто ты оперируешь кроликов, а не людей. Он давно понял, что на научные сборища люди ходят не набраться новых знаний, а показать себя с лучшей стороны, пустить коллегам пыль в глаза.