Уволить секретаршу! - стр. 2
– Меня тошнит от этой ее улыбки во весь рот. Кроме зубов, бог ничего не дал, вот потому она только и делает, что улыбается и ест…
Серафима с такой силой вцепилась в чайник, что он мертво хрустнул, оставив в ее руке толстый позолоченный нос. Ну и ладно! Она поставила изуродованный чайник прямо на пол. Нужно побыстрей убираться отсюда. Если она увидит тетю Веру, то уже не сможет сдержаться и наговорит ей гадостей.
Три замка лязгнули один за другим, неохотно выпуская добычу. Выскочив, Серафима навалилась на дверь, толкая ее всем телом, словно изнутри рвались чудовища, и от того, насколько быстро она улизнет, зависела ее жизнь. Дверь захлопнулась с грохотом, прокатившимся по голому подъезду, словно взрыв.
На улице стояла июльская жара, но воздух с асфальтовым привкусом с напором вошел в легкие, развернув их, словно парус. Слезы брызнули из глаз внезапно и бурно, и грудь ритмично задвигалась, догоняя дыхание. Серафима бросилась бежать, не разбирая дороги. «Какие подлые, лживые люди! – словно заведенная, повторяла она про себя. – Да пошли они!» Ноги мелькали, словно ножницы в руках обезумевшего портного…
Однако обида была слишком яркой и горячей, чтобы донести ее до дома. Прямо на ходу девушка достала из сумки записную книжку. На секунду притормозив, нашла страницу с телефонами тети Веры и дяди Глеба и вырвала ее с мясом. Засунула книжку обратно и, оскалившись, разорвала страницу на мелкие клочки, а клочки пустила по ветру. Ветер охотно принял добычу. Серафима бежала, а за ней летел шлейф бумажных обрывков, уносивших в прошлое еще одну ее иллюзию.
Прохожие смотрели на бегущую заплаканную девушку – тощенькую, растрепанную, с размазанной по подбородку губной помадой – и оборачивались ей вслед. Мимолетно сочувствовали и шли дальше, решать собственные важные проблемы.
Когда Серафиме бывало плохо, она первым делом вспоминала о маме. Тот, у кого есть любящая мать, даже не понимает, какая сладкая у него доля. Ворвавшись в свою квартиру, она рухнула на кровать лицом вниз и принялась терзать попавшуюся под руку подушку, словно хотела разорвать так же, как страничку из записной книжки. «Мамочка, как же так?! Почему, почему ты меня бросила одну? – взывала она. – Ты одна меня любила! А больше меня никто не любит!» Причитая и поскуливая, Серафима долго билась на диване, пытаясь вырвать из сердца отравленную стрелу, пущенную тетей Верой и дядей Глебом. Однако наконечник стрелы уходил все глубже и глубже.
Наконец слезы закончились, и девушка рывком села, сдувая с лица влажные волосы. Взгляд ее горел решимостью. Она больше не будет страдать из-за тех людей, которые ее не любили и никогда не полюбят. Одна только мама любила ее! Но мама умерла, когда Серафима была совсем маленькой. Они жили вдвоем в южном городке, в крохотном домике с садом. А потом мама заболела, и жизнь перед глазами девочки завертелась, словно чертово колесо. Ее куда-то везли, почти без вещей, с матерчатой сумкой, похожей на узелок странника, передавали с рук на руки, и в конце концов оставили в Москве у тетки Зои.