Увечный бог. Том 2 - стр. 32

– С чего бы им нам помогать? – поинтересовался Коловорот.

– Не знаю. Просто, вот, Мертвый Вал – настоящий «Мостожог»…

– Ну да, ну да… – протянула Пряжка. – Тоже слышала. Ерунда полнейшая, скажу я тебе. Ни единого «Мостожога» не осталось. Всякий это знает.

– А Скрипач…

– Ну, кроме Скрипача…

– Скрипач с Валом из одного взвода, из того же, что и Быстрый Бен. Так что Вал – настоящий.

– Хорошо, убедил, но на его помощь надежды нет. Случись что, полагаться придется только на себя. Взвод Битума по другую сторону обоза, они к нам не проберутся. Так что держите ухо востро, особенно когда прозвонит полуночный колокол.

– Расслабьтесь, – донесся спереди голос сержанта Урба. – Все будет мирно.

– Откуда такая уверенность, сержант?

– Рядом с нами маршируют «Мостожоги», капрал. А у них есть котятки.

Фитиль и остальные понимающе закивали. Урб знал, о чем говорит. Хорошо, что он здесь. Даже без Лизунца, которого отослали в тыл, все будет хорошо. Фитиль с завистью посмотрел на огромный летерийский фургон.

– Вот бы и у меня тоже были такие котятки.

Если уж на то пошло, отпускать легче всего. Прочие варианты толпились, гнусно спорили друг с другом, смотрели на тебя с воинственным видом – настойчиво, выжидающе. Он так хотел от них отвернуться. Он так хотел отпустить.

Вместо этого капитан просто шел, а разведчики шептались вокруг него, словно стайка детских воспоминаний. Он хотел остаться один, но и отослать их тоже не мог. Деваться некуда. Им всем деваться некуда.

Поэтому ничего отпускать было нельзя. Он знал, что нужно адъюнкту и что нужно адъюнкту от него. От моих морпехов и тяжей. Страшная несправедливость, и мы оба это знаем. Что еще бо́льшая несправедливость. Все те прочие варианты выстроились перед ним, требовательно заглядывая в глаза, как недисциплинированные солдаты.

«Выбери нас, Скрипач. Мы – это все, что ты хотел сказать тысячу раз в своей жизни, но отводил взгляд и молчал. Или пропускал мимо ушей вместо того, чтобы пресечь все это дерьмо и грубое унижение… Или отпускал. И чувствовал, как крохотная частичка тебя умирает, словно укус, который тут же проходит.

Но мало-помалу оно накапливается. Не так ли, солдат? И поэтому она говорит: в этот раз не отпускай, не отступай. Она говорит… Впрочем, ты и сам знаешь, что́ она говорит».

Скрипач не удивился, что строгий голос у него в голове – голос суровых вариантов – принадлежал Скворцу. Он почти видел глаза сержанта: серо-голубые, цвета ухоженного клинка и зимнего неба, понимающие и как бы говорящие:

«Ты поступишь правильно, солдат, потому что иначе ты просто не умеешь. Ты больше ни на что не способен, кроме как поступать правильно».