Утоли моя печали - стр. 19
А тем временем в комнатах Надежды – спальне, будуаре и личном кабинете – шли долгие девичьи разговоры. Они, как правило, не имели определенной темы, как и все девичьи беседы, и часто возникали вдруг, без видимого повода, но всегда – только по инициативе хозяйки, как и полагалось в те времена.
– Ты когда-нибудь влюблялась, что называется, очертя голову?
– Не знаю, барышня. Влюбляться – барское занятие, а жених у меня есть. Тимофеем звать. На «Гужоне» подмастерьем работает. Говорит, на каком-то стане, что ли. Огнедышащем, говорит. Уж и родителей мы познакомили, и сговор был.
– А чего же не обвенчаетесь?
– Семьи у нас небогатые, барышня. За мною ничего дать не могут, вот я сама себе на приданое и зарабатываю.
– Я тебе на приданое дам, но с условием, что ты меня никогда не бросишь.
– Нет, барышня, спасибо вам, конечно. Только семья – это муж да детишки, сколь Бог пошлет. А я детишек страсть как люблю!
– Часто с женихом видишься?
– Да ведь как… Прежняя хозяйка два раза в месяц на целый день отпускала.
– Скажи, когда надо, и ступай целоваться.
– Ой, барышня!.. – Феничка зарделась больше от радости, нежели от смущения. – Спаси вас Христос, барышня.
– А мне с тобой хорошо, Феничка, – улыбнулась Надя. – Друг друга мы понимаем.
– И мне с вами очень даже распрекрасно, барышня. Дом – чаша полная, а все – уважительные. Даже сам Роман Трифонович очень уважительный мужчина, а ведь при каком капитале-то огромном!
– Мне сейчас трудно, Феничка, – вдруг призналась Наденька. – Трудно и на душе смутно. Уехать бы нам из Москвы этой опостылевшей куда-нибудь в тишину, покой…
– Так куда пожелаете, туда вас и отправят. Хоть в заграничные страны.
– Бывала я за границей, – вздохнула Надя. – Суета там, чужая праздность и… и сытые все.
– Ну и слава Богу, – сказала Феничка, умело приступая к прическе своей хозяйки. – Нам, русским, до сытости далеко.
– Другая у них сытость, Феничка. Не тела, а духа. Выучили правила и не желают более ни о чем ни знать, ни думать. Скука немыслимая, порой выть хочется.
– У нас пол-России воет, а вы не слышите.
– Как ты сказала, Феничка?
– Пол-России, говорю, воет, кто с обиды, кто с голоду. А господа и вполуха того воя не слышат.
– Как замечательно ты сказала, Феничка. Как просто и как замечательно!.. Заставить господ вой этот услышать – вот цель, достойная жизни. Если русская литература заставила понять, что есть холоп и есть барин, то русская журналистика обязана заставить господ народный вой услышать. Заставить, понимаешь?..
– Не-а, барышня, уж не обижайтесь. Неученая я.
– А ты подумай, подумай, Феничка. Ты отлично умеешь думать, когда хочешь.