Уровень ZERO. Монстр из Синего Камня - стр. 16

– Настроение, – мадам, – настроение. Все зыбко, все туманно. Под легкой дымкой их полотна скрывают огромный талант.

Я с интересом разглядывала странного человечка, потом спросила:

– Вы искусствовед?

Улыбка скользнула по его лицу:

– Искусствоведы препарируют красоту, не чувствуя ее. А я обычный человек, и мое мнение гораздо дороже. Знаете, почему? Мне безразличны условности и каноны, я, вопреки им, наслаждаюсь талантом еще при жизни мастера, даже если он не признан. Правда, реальной пользы художникам мое восхищение, к сожалению, не приносит. Кстати, я видел, как уезжал автор наших любимых пейзажей.

– На черном джипе? – почему-то спросила я и почувствовала, что попала в десятку.

– На серебристой тойоте, – безмятежно сообщил собеседник.

Я оторопела. Такая тойота ассоциировалась у меня только с Дирижаблем. Попыталась представить, как Дирижабль, весь в фиолетовом, похищает Алексея, а затем в подвале пытает его маникюрными Стасиными ножницами, требуя скинуть цену на полотна. Получилось смешно.

Человечек терпеливо ждал, пока я переварю информацию. А потом печально добавил:

– Я думаю, он умер.

Он был неплохим физиономистом и, наблюдая за мной, не стал дожидаться вопроса:

– С утра не лице художника была маска смерти. Вы знаете, что это такое?

Я читала, что перед смертью лицо человека становится абсолютно, неестественно симметричным, и это называется маской смертью. А у Стасевича правая бровь и угол рта всегда были слегка приподняты. Сочувственно покачав головой, человечек вздохнул и

зашагал прочь, похожий на зловещего черного ворона.

Я, оторопев, проводила его взглядом, и решительно направилась к Соломону:

– Ты можешь описать того настойчивого покупателя?

Он быстро сделал набросок в моем ежедневнике. Портрет ничем не напоминал Дирижабля или его знакомых из джипа, по крайней мере, тех, кого удалось разглядеть. И я с облегчением вздохнула. Судя по изображению, покупателем был крепкий мужчина средних лет с квадратным лицом, прямыми бровями, волевым ртом, пристальным взглядом широко расставленных светлых глаз и коротко стрижеными волосами. Он очень напоминал военного.

Я огляделась, но никого похожего не заметила. Но у меня возникло смутное ощущение, что это лицо мне знакомо.

А потом у нас с Соломоном состоялся небольшой военный совет с привлечением еще одного художника – худого и язвительного Федора. Мы постановили: картины Алексея на Монпарнасе до возвращения автора не выставлять и постараться узнать его адрес.

– Надо бы Лешкины работы спрятать не дома, а где-то в надежном месте, – рассудительно сказал Соломон. – А то проследить могут.