Уральский Монстр. Хроника разоблачения самого таинственного серийного убийцы Советского Союза. Книга I - стр. 33

В августе-сентябре 1930 г. первые 10,5 тысяч человек ссыльнопоселенцев 3-й категории отправились на Хибинские апатитовые разработки, а также в северные округа на торфодобычу, в каменоломни и на крупные стройки. Процесс грабежа кулаков понравился всем – и коммунистическим вождям, и сельской бедноте, ведь ломать и грабить во все времена было делом нехитрым. Процесс «подавления кулачества как класса» продолжился и в 1931 г., за первые 6 месяцев которого на предприятия трестов «Ураллес» и «Уралплатина» были направлены еще 9,2 тысячи семей раскулаченных. В этой связи требует разъяснения важный момент, который может быть не до конца ясен современному жителю России – раскулаченные не получали за отнятое имущество никакой компенсации и им не разрешали брать с собой сколько-нибудь ценные вещи. При этом поджог «кулаком» собственного имущества или убой скота расценивался как теракт, за первые 9 месяцев 1931 г. ОГПУ зафиксировало на территории Уральской области 228 терактов в сельской местности. В большинстве своем это были поджоги раскулаченными собственных домов, надворных построек, порча сельхозинвентаря, забой принадлежавшего им скота и т. п. действия негодующих людей, возмущенных откровенным грабежом, учиненным советской властью. С уничтожением кулаков, представлявших из себя самый энергичный слой сельских тружеников, коллективизация на Урале пошла стремительными темпами.

Уральский обком ВКП (б) пафосно рапортовал в Москву об успехах социалистического строительства на селе: на 1 января 1931 г. было коллективизировано 32,8% крестьянских хозяйств, а через полгода, к 1 июня – уже 60,6%. Как было отмечено выше, помимо местных кулаков в регион прибывали и ссыльнопоселенцы из других мест Советского Союза. За 3 полных года (с 1931 по 1933) на предприятия Урала прибыли и стали на учет 302,2 тысячи раскулаченных и членов их семей. Формально они не были осуждены, поскольку не совершали никаких преступлений, но положение их во многом оказывалось даже хуже, чем у лагерных узников. Очень часто раскулаченные не имели ничего, что помогло бы обосноваться на новом месте, поскольку при изгнании из мест проживания у них зачастую отнимали даже носильные вещи и обувь, говорили, что все необходимое они получат на месте. Действительно, что-то они получали, например, в 1930—1931 гг. на каждого члена семьи ссыльнопоселенца полагалось такое вот довольствие по карточкам: муки – 6 кг/мес., крупы – 0,6 кг/мес., рыбы – 2,25 кг/мес., сахара – 180 гр./мес., чайного напитка – 90 гр./мес., хозяйственного мыла – 150 гр./квартал, печеного хлеба – 3/4 фунта в день (340 гр. в сутки). Карточек на мясо раскулаченные не получали, хотя работали на самых тяжелых и вредных работах. Кстати, даже эти убогие нормы не выдерживались, так, в 3 квартале 1931 г. Наркомснаб СССР произвольно уменьшил на 1/3 фонд рыбы, направляемой ссыльнопоселенцам (регулярные перебои возникали и с сахаром – это, кстати, вообще был один из дефицитнейших товаров, наряду с чрезвычайно популярной в народе махоркой). Сравните продуктовый набор спецпереселенца с нормами снабжения жителей блокадного Ленинграда! И если ленинградцев на грань голодной смерти во время войны поставил беспощадный враг, то как следует называть власть, проделавшую то же самое десятью годами ранее со своими гражданами, вся вина которых заключалась лишь в том, что они много работали и жили зажиточнее других?!