Уральский Монстр. Хроника разоблачения самого таинственного серийного убийцы Советского Союза. Книга I - стр. 30

Перед нами зримое воплощение коммунистического внутрипартийного низкопоклонства и лести – номер газеты «Пролетарий», издававшейся в уральском городке Надеждинск, со статьёй, посвященной переименованию Надеждинска в Кабаковск. Как несложно догадаться, с фотографией самого виновника торжества. Постановление Малого Президиума Уральского областного исполнительного комитета об этом переименовании было принято 19 января 1934 г., к пятилетнему юбилею утверждения Дмитрия Кабакова в должности Первого секретаря Уральского обкома ВКП (б). Никого из авторов этого препохабнейшего Постановления не смутили ни ничтожность повода торжества, ни режущее слух русского человека своей идиотичностью новое название города, ни очевидная нескромность местного партийного вожака. Тот самый случай, когда одно изображение стоит тысячи слов…

Сейчас, когда стенограммы многих партийных совещаний, конференций и пленумов перестали быть тайной, мы знаем, что бывший сормовский рабочий и «защитник эксплуатируемых классов» Иван Кабаков принадлежал к наиболее оголтелому и беспощадному крылу ЦК ВКП (б), требовавшему максимального ограничения свобод рабочих и крестьян. Крыло этих наиболее ретивых строителей коммунизма в отдельно взятой стране возглавляли крупнейшие партийные функционеры Эйхе и Варейкис, и хотя в партийной номенклатурной иерархии уровень Кабакова был несколько пониже упомянутых товарищей, голос его звучал весьма звонко и напористо. Иван Дмитриевич требовал не выпускать ссыльнопоселенцев из мест их размещения после окончания срока ссылки, настаивал на необходимости ограничения свободы перемещения крестьян-единоличников, не вступивших в колхозы, более того, Кабаков оказался в числе тех, кто ратовал за принудительное «прикрепление» крестьян к колхозам, в том числе и посредством невыдачи им паспортов. Впоследствии все эти перегибы колхозного строительства с легкой руки Н. С. Хрущева стали связывать с именем Сталина, и определенная логика в этом есть, поскольку никакие серьезные решения по вопросам государственного и экономического строительства без санкции Сталина не принимались, но это лишь полуправда. Правда же заключается в том, что инициаторами введения в советских колхозах крепостного права являлись очень многие видные коммунистические функционеры, а вовсе не Сталин единолично.

Чтобы яснее представить экономические реалии, в которых оказался уральский регион в 1930-х гг. – а это важно для восприятия последующего повествования, – следует сделать небольшое отступление. Оно тем более необходимо, что далее по тексту нам не раз и не два придется касаться всевозможных бытовых нюансов, связанных с укладом жизни рядовых свердловчан. Без понимания экономических условий и бытовых реалий тогдашнего времени некоторые аспекты повествования могут оказаться попросту непонятны современному читателю.