Умри, богема! - стр. 6
Не хочу рассказывать, как нам всем трепали нервы, даже тем девушкам, которые заглядывали к нам на огонек, чтобы угоститься несколькими виноградинами. Уголовное дело было заведено, нас постоянно таскали на беседы в следственный комитет, но никто так никогда и не узнает, решили мы с Мариной, кто и, главное, за что отравил бедную Галю.
Конечно, плохо так думать, но история с отравлением актрисы Горной на время затмила своими траурными красками историю моего расставания с Игорем. Надо сказать, что он мне время от времени звонил, но, думаю, просто из вежливости и, так сказать, на будущее – а вдруг ему в силу каких-то жизненных обстоятельств все же придется ко мне вернуться. Когда я думала об этом, мне становилось как-то уж особенно плохо. Не хотелось думать, что меня держат как запасной вариант. Чтобы не на морозе, не с голоду…
Нанимать частного детектива, чтобы проследили за Игорем, я не стала – если бы узнала какие-нибудь подробности о том, на кого меня променяли, то вряд ли это подняло мне настроение. Если молоденькая красотка – тогда мне пришлось бы застрелиться с досады. Если богатая старуха – вообще повесилась бы с тоски. «Флай, Игорь, флай». Вот примерно в таком ключе я думала о бывшем, когда натыкалась в квартире на какие-то его забытые вещи или же случайно откуда-то приносило облако потускневшего аромата его одеколона. Я выстирала и сложила в пакет все постельное белье, которое могло бы мне напоминать о моем гражданском муже, – отнесла все в церковь, чтобы раздали бедным. Купила новое белье. Постелила и, типа, начала новую жизнь.
Мысль о том, чтобы завести ребенка, взять малышку из приюта, снова вернулась ко мне, но в каком-то блеклом, болезненном виде. Нет-нет, я не готова. Я действительно не представляла себе, что делать с маленьким ребенком – чем кормить, как пеленать. А вдруг он заболеет? Да еще и по моей вине? А что, если я его случайно уроню? Я же часто засыпаю перед телевизором. Вот присяду с ребенком на руках на диван, засну и выроню малыша, и что тогда? Он же хрупкий, словно из тонкого стекла, как рюмка… Разобьется, и меня посадят! А я всю оставшуюся жизнь буду корить себя за его смерть. Нет-нет… Нет!
Как-то вечером ко мне забежала Марина. Настроение у нее было отличное. Про Галю мы уже старались не говорить – просто не знали, что думать об отравителе. На Марине была новая белая шубка.
Марина моя – рыженькая, похожая на белочку с длинными белыми зубками, молоденькая женщина. Ей шел тридцать второй год, мы с ней были почти ровесницами. Замужем она никогда не была, очень любила театр, пропадала там почти все время, не забывая между тем заниматься самообразованием. Она очень много читала. В основном ее интересовали пьесы. Конечно, она, как и любая актриса среднего звена, мечтала найти мецената, который купил бы ей театр, где она играла бы все главные роли. Нет, ей и сейчас поручали хорошие роли, но все знали, что это явление временное: после ухода основного состава труппы, которую увез с собой в Париж Олег Смирнов, еще не нашли замену нашей приме Вере Розановой. И когда в коридоре появлялась какая-нибудь новая актриса из другого театра, направляющаяся в сторону кабинета главрежа или директора, все провожали ее долгим и любопытным взглядом – а не эта ли актриса разворошит уже завтра притихший и присмиревший на время наш театральный мирок?