Ультранормальность. Гештальт-роман - стр. 12
Федор попытался оттолкнуть охранника и войти в коридор, но тот оказался гораздо проворнее, и не только не уступил Федору, но и вытолкал его за границы сцены, в зал, который еще пятнадцать минут назад был темным – для «разговоров о языке».
– Да ты что, не понимаешь, псина! У меня мать умерла! – Еще до того, как произнести эту фразу, он подумал, что она не является аргументом ни для чего, но остановиться уже не мог.
– Это-то здесь причем?..
В ту же секунду в голове у Федора Стрельцова словно сработал какой-то аварийный механизм. Руки его перестали слушаться, все сознание, помутившееся туманом и мороком, перестало различать где право, а где лево. Не то он заорал, не то заплакал, не то потерял сознание. Но он уже ничего не соображал. Защемило сердце, острая боль, словно от удара молотом по грудине, отразилась в руке, затем в спине. И не находилось никакого выхода из этого страшного неконтролируемого состояния.
Он понял, что пребывает в сознании лишь тогда, когда отнял от лица мокрые руки. Пальцы тряслись и плохо слушались. Сжать в кулак у него с первого раза не получилось. Звенящая пустота в голове. Нет, кое-что он помнил: про мать, про лекцию, даже про то, что должен был сделать уколы от бешенства. Но все это казалось сном или даже бредом, не имеющим никакого отношения к его теперешнему состоянию. Так же как компьютерная игра не имеет отношения к действительности.
Он находился на ступеньках Дома культуры. Ровно там, где и услышал от врачей о смерти матери.
– …да ты пойми, не я это решаю! – продолжал охранник, находящийся поблизости. – Это не я решаю, кто куда может пройти. Выступления организует местная ячейка КПЦ. Это тебе не кот начхал. Не лезь в это дело, а то хуже будет. Сам я ничего не решаю, просто послушай дельного совета. Если туда сунешься со своими претензиями, упекут с концами и все…
Собравшись с силами, Стрельцов отмахнулся от охранника и направился было в сторону метро, как услышал новый звук. Он шел из-за угла ДК. Забыв о своей цели, он с интересом заглянул за угол и нашел там ту самую девушку из третьего ряда, которая всхлипывала, сидя на грязном бетонном блоке, оставшемуся, видимо, послеремонченным от Дома культуры.
С виду она выглядела весьма мило: темные длинные кудри, миловидное личико. По возрасту – может, чуть младше Стрельцова. Она долгое время плакала, оттого ее глаза припухли, и руки тряслись. Почти как у него самого.
Она не сразу заметила его приближения и продолжала что-то бессвязно говорить, продолжая давно начатый диалог с самой собой. Лишь когда он приблизился достаточно, чтобы взять ее руку в свои, она подняла на него глаза и долго смотрела, словно чуть в сторону, как бы заглядывая за спину, а потом сфокусировала взгляд на нем и одернула руку.