Улан: Танец на лезвии клинка. Наследие предков. Венедская держава. Небо славян - стр. 89
Как только он окреп в достаточной мере, чтобы передвигаться без трости, начались светские визиты – исключительно в карете. Восторженные горожанки норовили поиграть в обнимашки или швырнуть букетик. Учитывая бегающих по прекрасным дамам «зверушек», несанкционированных обнимашек попаданец избегал. Да и букетики некоторые дамы составляли такие, что они могли вышибить глаз…
В декабре князя предупредили, что в его часть собираются дать бал. Расплывшись в «правильной» улыбке, Владимир поблагодарил посланника и Марию-Терезию в его лице. Когда же тот ушёл, парень тяжело упал в кресло и простонал:
– Да когда ж всё это закончится?!
Скромником он не был, да и светской жизни не боялся, однако и находиться в центре внимания было крайне неуютно. Возможно, когда-нибудь потом он искренне будет считать балы и приёмы праздниками, но пока – нет.
Приём улану не слишком понравился – жарко, душно, всеобщее внимание, не до конца оправился от ран… Однако все неприятности искупались простым фактом – ему вручили ордена.
Мария-Терезия – рыцарский крест своего имени, лично. А Август III Саксонец – король Польши и Саксонский курфюрст – вручил (через посланника) военный орден Святого Генриха. Приятно? А если учесть, что ордена нынче давали крайне скупо и мало кто из заслуженных царедворцев высокого ранга имел хотя бы один… То награждённый сразу двумя орденами человек становился известен всей Европе.
Глава десятая
Рождественские праздники пролетели в балах и приёмах. Однако пришлось несколько раз навестить католические храмы – редкое событие в жизни попаданца. За все эти годы Владимир посещал мессы и приходил на исповедь от силы раз тридцать, да и то выяснив предварительно, какие священники не слишком лезут в душу. Вот и сейчас:
– Грешен, отче.
– Убивал?
– Да, отче.
– Во время боя или разбойным путём?
– Во время боя.
– Отпускаю тебе грехи твои.
– Прелюбодействовал?
– Да, отче.
– Силком кого принуждал или угрозами?
– Нет, отче – всё по согласию.
– Отпускаю тебе грехи твои…
Остальная исповедь прошла в том же духе – без лишних подробностей. Выйдя из исповедальни с явным облегчением, Игорь перекрестился. Забавно, но его облегчение после исповеди все считали поведением искренне верующего человека, пусть и небрежного к церковной службе. На деле же экстремал чувствовал себя как во время прыжков по крышам: «Штирлиц никогда не был так близок к провалу». Попросту говоря, священникам и монахам он не слишком доверял, скептически относясь к тайне исповеди[74]. При этом в душу те могли залезть так, что куда там дипломированным психологам…