Укус - стр. 11
В первые же дни пребывания в поселке, Алтай успел наследить. Знакомства с местными собаками, как правило, длились не долго. Одной из первых была естественная встреча с двумя лохматыми псами, по всей видимости из числа тех, что по собачьи, верховодили среди местной братии. Они сдались после первой же трепки, позже их пути не пересекались. Алтая признали; силу всегда уважают, особенно там, где без нее не обойтись. Глядя на Алтая, все прояснялось само собой; бугры мышц под гладкой, светлой шерстью, впечатляли. Зло раскрытая пасть и горящие неестественной злостью глаза вселяли ужас. При встрече с ним, лучше было пройти мимо, тогда все становилось на свои места и текло спокойной, прежней жизнью, словно и не появлялся в поселке этот злюка. Людей Алтай не трогал и не лаял на них, даже будучи не в духе. Хотя близко к себе не подпускал. Словом сжилось, стерпелось и дни потекли, мало- помалу, как и у всех прочих четвероногих, пожелавших жить с человеком; в чем-то схожая, а в чем-то отличная…
Не большое, запорошенное снегом таежное селение, куда перебрался Николай, едва насчитывало несколько десятков дворов. Мужских рук в поселке мало; лишь старики-охотники, каких еще ноги носили и бабы, да несколько инвалидов, что недавно с отгремевшей войны, каждый со своим, возвратились. С бабами оно полегче; вдовы там, молодки подросшие, какие и любить еще не любили, попросту не знали как, а только слышали, да в книжках читали, что хорошее это дело – любовь, особо, когда с душой. Сообразно этому и блюли себя девчата. Верно, как и матери их, не в пору овдовевшие, остались преданны своей памяти; тому и детей учили…
Война иногда тревожила память ветерана по ночам; во снах, изрыгая из огненной, драконьей пасти, все те ужасы, что пришлось пережить. Сибирь не была Родиной Николая, да и с прежними местами, под Брянском, где детство и юность прошли, теперь его уже ничто не связывало; все близкие погибли. Подчистую вырубила война его корни, а ведь сколько их было. Так уж судьба распорядилась; жена и две белокурые дочки, синеглазые малышки, мать со стариком отцом и из родственников, кого знал и с кем общался; все безвестно канули там… От того и уехал Николай. Жизнь стала в тягость, ведь даже и могил не осталось; словно и не жили вовсе. Понимал, что ни одного его война против шерсти причесала, души вывернула, но уж больно любил их всех, оставшихся там; за чертой жизни – в прошлом.
Алтай был единственным дорогим, живым существом, которое связывало его с родными просторами Брянщины. Николай нашел худого и голодного щенка, на развалинах разрушенного бомбежкой дома. Приютил, отогрев трясущегося малыша в шинели, за пазухой. Плакал он; скулил вместе с ним щенок, ничего не знавший об ужасной войне, хотя и его она наверняка не обошла стороной. Оба были бездомными, сиротливо глядя друг другу в глаза; вместе мокли под осенним, сырым дождем, спали и грелись, свернувшись калачиком в холодные, безрадостные вечера, спасаясь от одиночества, ища приют и тепло. Даже вкусные кусочки черного хлеба, что приносил хозяин, поедали вместе; с одной ладони.