Укротить ловеласа - стр. 24

Под чарующие аккорды «Венского вальса» Надя представляла себя обворожительной юной дебютанткой на королевском балу. Заткнула ванну, включила горячую воду и вылила целый пузырек гостиничного геля для душа. Затем выплеснула в бокал остатки шампанского и приспустила с плеч халат, чтобы он напоминал платье, кокетливо повела плечом перед зеркалом.

– О, мадемуазель, – проворковала она своему отражению. – Вы не окажете мне честь?… Право, ваша красота ослепительна! – и тут же с ложным смущением опустила ресницы. – Ах, вы мне льстите… Я бы с радостью потанцевала с вами, но меня сопровождает господин Барабаш.

Воображаемого ухажера это, судя по всему, нисколько не смутило.

– И где он? – проговорил он низким Надиным голосом. – Если он настолько глуп, чтобы оставить такой бриллиант без присмотра…

Сбросив халат на пол, Надя повела плечом и сделала большой глоток.

– Ну, если вы настаиваете… – и шагнула в пенную воду.

Прикрыв глаза, она мысленно закружилась в танце с прекрасным голубоглазым юношей. Надина фантазия не знала границ: на всем балу не оказалось пары грациознее, гости расступились, в восхищении наблюдая за неизвестной красоткой.

– Кто она? Вы знаете ее? – шептались они.

А Надя украдкой искала в толпе Платона. Его не было ни среди гостей, ни среди слуг. И лишь когда заиграл «Голубой Дунай», Надя разглядела наконец его на задворках оркестра: бедолага потел за своей виолончелью и с тоской поглядывал на Надю и ее галантного спутника.

– Ну вот… – услышала Надя его вздох отчего-то прямо у себя над ухом. – Приплыли…

– Ах так?! – разозлилась она. – Знаешь что!.. – и выложила Платону все, что думала.

Со смаком прошлась и по его махровому эгоизму, и по бесстыжему кобеляжу, а на десерт вгрызлась в инфантилизм и несамостоятельность. И лишь после этого по телу растеклась приятная невесомость, а в душе воцарилась гармония. Да, Надя наконец почувствовала себя свободной – и потому беззаботной и счастливой.

– Надь! На-а-адя! Надюша! – свистящий шепоток пощекотал ей уши, и Надя, поежившись, замотала головой. – Пора вставать, спящая ты моя красавица.

Глаза ни в какую не хотели разлепляться, будто кто-то промазал ресницы суперклеем.

– Не-надо-не-хочу-перестань… – пробормотала она одним слабо понятным словом и поморщилась.

Вот точно такое же ощущение было у Нади в губах после анестезии у зубного: собственная плоть казалась куском резины, и хотелось жевать ее, чтобы вернуть чувствительность.

– Уже три часа, – голос Платона настойчиво вклинивался в разомлевший со сна мозг.

– Ты так поздно притащился? – Надя попыталась накрыться одеялом с головой, но оно почему-то уползло вниз. – Имей совесть!