Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 1 - стр. 25

Чувствуя явную гипотетичность своего построения – умозрительной реконструкции, М. П. Погодин делал общий вывод: «Конечно, здесь есть много еще темного сомнительного, неопределенного: предоставим объяснение времени; а теперь удовольствуемся положениями для меня достоверными: 1. Великороссияне древнейшие поселенцы, по крайней мере в Киеве и окрестностях; 2. Малороссияне пришли в эту сторону после татар; 3. Великороссийское наречие есть или само церковное наречие, или ближайшее к нему, то есть родное, органическое чадо»[62].

Игнорируя академические оговорки автора, указания на субъективность предлагаемых выводов (что понимали его коллеги, усматривая в «длинной» украинской истории киево-русскую предысторию), концепция М. П. Погодина безапелляционно бралась на вооружение идеологами великодержавничества.

Украинские интеллектуалы оценивали это как очередное (после языково-лингвистического) покушение на уяснение корней своего происхождения, по существу наглое публичное обворовывание своей естественной истории, переприсвоение ее иному – великорусскому этносу. А если к этому присовокупить и ликвидацию казацкой государственности – о какой полноценной этнической общности – нации можно было вести речь? Жалкий удел – быть чьей-то небольшой частью, смиренным бесправным придатком, недостойным лучшей судьбы, не заслуживающим встать вровень с другими общностями и даже не способными надеяться на это.

Иногда смущаясь, дабы нечаянно не обидеть собратьев по ученому цеху, проявляя интеллигентскую щепетильность, деликатность, иногда, наоборот, допуская излишнюю эмоциональную горячность, несдержанность, идеологи украинства – Д. Н. Бантыш-Каменский, М. А. Максимович, М. И. Костомаров, В. Б. Антонович, М. П. Драгоманов все же шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком выстраивали концепцию истории Украины – Руси, находившей наиболее выразительные и убедительные очертания у М. С. Грушевского.

Правда, недостаточно подкрепляя эту концепцию увязкой украинского фольклора, исторической памяти с киево-русскими временами, творчество упомянутых, как и других, местных историков, основывалось в значительной мере на «казацком мифе», его расширенной трактовке, склонности к гиперболизации реальной роли в судьбе нации, ее поступательном развитии. И если для научной украинско-русской полемики это имело определенное значение, то для развития с помощью распространения печатных изданий массового самосознания, пожалуй, оказалось даже выигрышным. Тем более, что подобные акценты в значительной мере характеризовали и сущность художественной литературы, вызвавшей огромнейшую тягу, повальный спрос общества после появления «Кобзаря» Т. Г. Шевченко, других его произведений.