Украденное счастье - стр. 27

Эта мужская дружба помнилась Анрэ и через много лет, когда Зигмунда не стало. Были у него и другие друзья, тот же Макс Цолингер, юрист, которого еще в детстве прозвали Лисой за хитрость и рыжие волосы, но заменить Зигмунда не мог никто. Анрэ часто приходил на кладбище, ставил свечку и подолгу сидел на могиле друга. «Как же так? – подумал он однажды в свой очередной такой приход. – Я, в сущности, ведь ничего о Зигмунде и не знал. Хотя мы столько времени были самыми близкими – ближе не бывает – друзьями».

Что же было известно Анрэ о друге? Он знал, что мать у него тяжело больна, парализована, но никогда ее не видел. Отца Зигмунда, Бору Фляйшмана, ортодоксального еврея в ермолке и с длинными пейсами, несколько раз встречал, разговаривал с ним, но все больше о делах, деньгах, гешефте. А ведь, по слухам, тот был талантливым музыкантом, первой скрипкой в филармоническом оркестре в Цюрихе. Но потом болезнь Паркинсона поставила крест на его музыкальной карьере, и Фляйшман-старший переселился в Лугано, устроился в бюро страхования рабочих; дела у него пошли превосходно, рабочие его любили, во всяком случае, уважали…

А что Анрэ знал о самом Зигмунде? Да ничего особенного. Ну, разговаривали на отвлеченные темы – о финансах, о музыке, о живописи… Если же разговор переходил на личную жизнь, то никогда не обсуждали проблемы Зигмунда, только Анрэ. При этом Зигмунд Фляйшман совсем не был скрытен. Скорее, это можно было бы назвать скромностью – он никогда себя не навязывал, хотя был для Анрэ примером и в работе, и в отношениях с людьми, и в отношении к Богу. Зигмунд был религиозным человеком, но не фанатиком. Он мог запросто говорить о Боге как о своем знакомом, недавно встреченном на улице. Бог в таком варианте становился для Анрэ и понятнее, и ближе. Он даже поймал себя на мысли, что в какую-то минуту делится с Богом своими проблемами, – и тот его понимает. Чрезмерных вольностей Зигмунд не допускал, но дружить умел как никто другой. И днем и ночью можно было зайти к Фляйшманам на огонек, и ты всегда будешь обласкан, тебе подадут горячие лепешки и форшмак, знаменитый форшмак Зигмунда, к изготовлению которого он не допускал никого – будь даже здорова его родная мама, не допустил бы, наверное, и ее. «Геакте эринг», – говорил он, называя так это блюдо на иврите, и взгляд его источал нежность, а губы складывались в загадочную улыбку Моны Лизы. И действительно, оставалось загадкой, отчего это у Зигмунда его «геакте эринг» получался всегда воздушнее, мягче и таял во рту словно мороженое, а у Анрэ не выходило ничего подобного. А ведь именно у него Анрэ учился готовить форшмак, записал рецепт и строго ему следовал. И получалось у Орелли неплохо, некоторые даже говорили, что очень вкусно, но все-таки это не был «геакте эринг» Фляйшмана.