Украденная невеста - стр. 43

Вдруг он очутился прямо за ее спиной.

Она испугалась, но не сдвинулась с места.

Прошло несколько напряженных минут, и она услышала у себя над ухом его голос. Он находился так близко, что его дыхание щекотало ее шею.

– Ты должна меня бояться. Уходи.

Она решила бороться.

– Я не боюсь тебя, Шон. Ты меня испытываешь, потому что сам не знаешь, как поступить, ты смущен, что вдруг увидел во мне женщину. Не лги, что тебе безразлично, кто будет на моем месте.

Она повернулась к нему лицом.

– Я не сдамся. Я люблю тебя.

Но ей понадобилось собрать всю храбрость, чтобы протянуть руку и погладить его по щеке. Надо показать ему, что он не смог ее запугать.

– Ты не сможешь меня обидеть. Я знаю тебя лучше, чем ты сам себя знаешь.

Он отодвинулся, ее рука бессильно упала.

– Ты снова… плачешь.

Она и не заметила, что слезы катятся по ее щекам.

– Ты страдаешь, и я страдаю, глядя на тебя, – ответила она.

– Я не нуждаюсь в жалости!

– Я тебя не жалею. Я страдаю, и мне больно знать, что ты перенес. И если позволишь, я постараюсь облегчить твою боль.

– Я уезжаю.

Она заглянула осторожно в его глаза. Как ей достучаться до его сердца?

– Помнишь, как я свалилась со своего толстого старичка пони?

И снова искорка промелькнула в его глазах, взгляд посветлел, утратил жесткость. Он помнит. И она поспешно продолжала:

– Я сердилась и хотела заставить его перепрыгнуть упавшее дерево. Хотела показать всем, что я хорошая наездница.

Он отвернулся, глаза снова потухли.

– Я не помню.

Но он помнил, она видела это.

– Он не хотел прыгать, остановился, и я перелетела через его голову.

Шон пошел от нее прочь, и она, расстроенная, смотрела в его спину.

И вдруг услышала:

– Я помню этого пони. Он был слишком стар, чтобы взять даже такое незначительное препятствие.

Она засмеялась:

– Он был такой славный, я его обожала.

Он обернулся, лицо стало проясняться, губы сложились в подобие улыбки. Потом сказал:

– Нет смысла вспоминать прошлое.

Но ведь она заставила его улыбаться, если не непослушным ртом, то хотя бы в душе.

– Ты звал меня Липучкой, и я ненавидела прозвище, и еще крутил мое ухо, если удавалось меня догнать.

– Не помню. – Он отвернулся, пряча лицо.

– Однажды я спряталась от тебя на чердаке. Ты не мог меня найти. Настало время ужина, и внизу началась суматоха. Папа был вне себя, он был разъярен, и тебя наказали из-за меня. Он лишил тебя охоты на неделю. А когда я наконец появилась из своего укрытия, все обрадовались и целовали меня.

– Тебе было всего шесть, и ты всех заставляла плясать под свою дудку.

– Ты все-таки помнишь.

– Но не хочу вспоминать. – Кажется, он снова рассердился, слова давались ему с трудом.