Уездный город С*** - стр. 11
Однако если глянуть глубже, то можно было обнаружить, что Аэлита куда больше сердилась на саму себя, только гордость мешала в этом признаться.
Когда Чиркову неожиданно стало плохо, Брамс растерялась и ужасно перепугалась, и не окажись в то мгновение рядом нового офицера, неизвестно, чем бы всё закончилось: девушка, может, и на помощь позвать не догадалась бы, так и стояла статуей посреди кабинета.
Аэлита, разумеется, радовалась, что всё обошлось – она не желала зла дяде, – но сердиться на поручика, оказавшегося таким решительным и сообразительным, это не мешало, даже больше укрепляло девичью обиду.
Будучи, несмотря на свойственный всем вѣщевикам математический склад ума, натурой порывистой и романтичной, даже где-то мечтательной, Аэлита с детства зачитывалась приключенческими романами и, разумеется, грезила о том, чтобы оказаться на месте героев. Она сердилась, когда книжные персонажи ошибались, терялись, совершали глупости. Она точно знала, что в щекотливой ситуации непременно сохранила бы холодный ум и твёрдую руку. Она в уголовный сыск-то пошла только для того, чтобы окунуться наконец в гущу захватывающих событий, и ужасно страдала, что С*** – тихий провинциальный город, в котором за два года её службы не произошло ни одного по-настоящему загадочного и опасного события, кое позволило бы ощутить себя книжной героиней, да и дел, в которых требовалась её помощь, прежде не случалось.
А вот сейчас, когда чаяния её были услышаны и обстоятельства сложились пусть не романтичным, но тревожным образом, оказалось, что героиня из Аэлиты – так себе. Может быть, даже похуже книжных.
Брамс раз за разом в мыслях возвращалась в минувшие мгновения, в красках представляла верные действия, которые могла бы совершить, и расстраивалась ещё больше, потому как шанс был безнадёжно упущен, а героем себя показал петроградец, совсем даже не она. Понятное дело, симпатии к оному это не добавляло. Поначалу показавшийся Аэлите обаятельным, Титов разрушил это впечатление почти сразу, задев больное место девушки, а теперь и вовсе мнился ей на редкость противным, гадким человеком, словно всё это он проделал ей назло, и ещё насмехался над её растерянностью.
Одно только немного утешало расстроенную Брамс и не позволяло ей сгореть от стыда: всё произошло за запертыми дверями, без свидетелей. Оставалось надеяться, что воспитания поручику хватит на то, чтобы история и впредь не ушла дальше полковничьего кабинета. Последняя мысль, впрочем, была продиктована той же злостью, значимых поводов сомневаться в чести офицера у Аэлиты не было.