Удушающая сладость, заиндевелый пепел. Книга 2 - стр. 12
Старшая владычица дважды кашлянула:
– Я наблюдала за Цзинь Ми, пока она росла. Наша девочка добра по натуре, но с младенчества холодна и лишена чувств. Кроме желания обрести бессмертие, ее больше ничего не интересует. Цзинь Ми не дороги ни близкие, ни вещи. Никому не по силам покорить ее сердце. Вы видели, чтобы она уронила хоть слезинку, когда не стало Повелителя вод?
– Что ж, вы правы, она не плакала. Но безграничная любовь не оставляет следов, а великая скорбь не проливает слез. Откуда вы знаете, что глубоко в сердце Цзинь Ми не горюет о потере отца? Не говорите плохо о Ми’эр. Пусть это прозвучит бесцеремонно, но я не хочу слышать о ней ничего подобного.
– Хорошо… Тогда я не буду продолжать. Легче сдвинуть горы и повернуть вспять реки, чем изменить чей-то характер. Но я надеюсь, что искренние чувства способны тронуть даже камень.
Рыбешка нежно провел рукой по моим волосам, разметавшимся по спине. Дальнейший разговор не представлял интереса, поэтому я устроилась поудобнее на плече Повелителя ночи и сладко уснула.
Не знаю, сколько времени прошло. Казалось, мне под голову подложили шелковую подушку. Видимо, Рыбешка ушел. Сквозь сон я услышала, как Старшая владычица Му Дань тихо вздохнула:
– Кто знает, что принесет тебе пилюля, сдерживающая чувства, – счастье или беду?..
Когда я снова проснулась, уже рассвело. Ночной сон не отпечатался в сознании.
Рядом с Усыпальницей Повелительницы цветов высилась каменная беседка под названием «павильон Памяти». Внутри в окружении перил стояли круглый каменный стол и четыре табурета. Днем я сидела в павильоне, охраняя Усыпальницу, а на ночь уходила во временную бамбуковую хижину, которую соорудили неподалеку. Я с трудом одолела больше половины хуабэней, позаимствованных у бессмертного лиса. Любовные истории о том, как у девы в руках тростинки поют, уста аромат источают, а «пальцы, касаясь струны ледяной, божественный звук извлекают» [24], были однообразны и скучны. Да и оттого, что все там вечно влюблены и их чувства неизбежно взаимны, у меня лишь глаза слипались. Казалось, я не читаю, а жую безвкусный воск. Тем не менее я продолжала читать, надеясь отыскать в этих книгах хоть каплю здравого смысла и разгадать их великую тайну.
В тот день я встала с постели поздно. Потом долго читала, но так и не прониклась интересом к любовным сюжетам. Поэтому я достала стопку чэнсиньтанской бумаги [25] и принялась упражняться в каллиграфии, переписывая из хуабэней стихи. Переписав изящным бисером кайшу [26] десяток с лишним стихотворений, решила перейти на размашистую скоропись