Удавшийся рассказ о любви (сборник) - стр. 24

– …Не согрешишь – не покаешься, – намекала на что-то бабка Матрена.

И бабка Наталья отвечала:

– Святость, конечно, из греха, но святость, моя милая, для человека уже следующий, уже совсем крупный шаг.

В том и урок, что разность объятий двух бабушек была не только разностью рук и разностью запахов.

Обнимаемый бабками, он подчас не орал в их объятиях и не выдергивался только из терпеливости, но при всем том он уже понимал, что любовь их к нему свята, индивидуальна и направленна и что было бы нелепо, если бы, скажем, обе они обнимали его разом.

С дождем свыкаясь, он уже умел чувствовать особенный холод грозы меж одними зигзагами молний и другими: в миг молнии, в миг двух-трех-пяти ударов кряду нутро у него замирало в смутном ожидании беды, и вот тут – в промежуток тишины – холод брал свое и вдруг проникал в него, стоявшего на крыльце (на крыльцо он уже выходил – постоять под навесом). Сила холода ощущалась как бы меж грозой и грозой, именно меж двумя сериями ударов – в промежутке. И почти так же он чувствовал силу любви. Сначала скапливалось неудовольствие одной бабушки, и это означало ее любовь; накипев, она разряжалась (в сторону другой бабушки) так быстро, что он не всегда понимал, в каких словах, и не всегда улавливал, потому что разряд шел помимо него, – но зато теперь он чувствовал, как скапливается неудовольствие второй бабушки (в сторону первой), и это тоже была любовь к нему. Одна молчит, значит, другая – любит, так он привыкал, а в силу каких страданий их любовь к нему поднялась на высоту неба, он не знал, да и не знал, что это можно знать.

– …Споря с ней, Мари, я так надоела самой себе. Я, верно, скоро умру. Я никогда так себе не надоедала, – говорила бабка Наталья.

Она вязала (она думала, что он спит), а он, лежа на печи, испытывал это удивительное обаяние коротких, вдруг возникающих реплик и умолчаний.

– Он забудет меня.

Мари возразила:

– Он полюбит тебя со временем – издали. Когда повзрослеет.

– А красива ли я издали, Мари, вот в чем вопрос.

И смолкли.

Внутри избы он пригляделся в последнюю очередь к тому, что было ближе всего, – к потолку; нависающий над печью потолок был прямо перед его глазами. Незамечаемая близость потолка, да и близость стены, стыкующейся с потолком, как оказалось, хранили для него определенное ощущение своего места, которое тут же исчезло, едва кончился ливень.

Незанятых лошадей в деревне не было, а ходить от избы к избе и слезно упрашивать бабка Матрена отказалась: ищите, мол, и сговаривайтесь сами…

Мари спросила:

– Как же это? По дворам, что ли, ходить?