Ученица чародея - стр. 56
Лекарь недовольно сморщил нос, и усы снова пришли в оживление, как щетка, которой елозят по башмакам, чтобы блестели.
– Уволь меня, Этьен, от твоих шуточек. Лучше займи себя чем-нибудь.
И тут Моник вышла в центр, одарила всех примиряющей улыбкой и торжественно объявила:
– Друзья мои, дождь кончился! Надеюсь, и все неприятности на этой благой минуте тоже завершатся.
Этьен пожал плечами, затем перевел на меня выжидающий взгляд, который вдруг стал серьёзным – неужели вспомнил об обещании?
– Хорошо, отец, ты прав. Но раз заняться мне нечем, не позволишь ли тебе помочь? Хотя бы сделать отвар для твоей пациентки, мадемуазель Абели? Я же перед ней в долгу…
– О! Наконец-то слышу разумные слова! Буду рад твоей помощи, – удивился лекарь внезапной перемене настроения в сыне, а мне сказал: – Ты уже, как я посмотрю, оправилась.
– Да, мсьё, – промямлила я.
– Тебе тоже найдется работа, пошли в дом.
Солнце выглянуло из-за тучи, и мы гуськом пошли по выложенной камнем дорожке в особняк.
Глава 15
Моник снова уехала, пообещав наведываться. Она долго-долго наставляла меня, говоря, что девушка должна хорошо выглядеть при любых обстоятельствах, заботиться прежде всего о себе и стараться не доводить себя до такого состояния, в каком она меня застала. Мне не хотелось ее отпускать, и я со всем соглашалась. Выходя из моей комнаты и ступая по лестнице, она принялась толковать о том, что с Этьеном лучше не ссориться, и по возможности вести себя прилично.
– Ах, знала бы ты, девочка, как чуднó ведут себя мужчины! Порой нам совершенно непонятно, что у них на уме, они пырхаются и злословят, тогда как сами уже твёрдо решили жениться.
Такая тирада вызвала у меня лишь досаду. Я переступила через порог и глянула на лужу у куста жасмина. Да к Этьену в невесты пойдёт только вон та жаба на камне. И то подумает двести сорок восемь тысяч раз. Но я смолчала.
Выходя на крыльцо, Моник издали завидела Огюстена и велела вести себя с ним осторожно, а лучше никак, ибо молодой человек явно странный. Я снова не стала возражать. Потом сама разберусь, кто мне милее. Зачем расстраивать любимую тётушку? Мы в сотый раз расцеловались и обнялись. Уже в воротах Моник покосилась на белокурого великана, ловко заправляющего мастеровыми, обернулась на меня и многозначительно погрозила пальцем.
Ах, ну ничегошеньки она не понимает. Какая жалость!
Я же, наоборот, с чувством глубокой благодарности и необъяснимым ощущением, похожим на нежность, залюбовалась широкой спиной Огюстена. Больше никто меня не защищал. Только он. В его присутствии я чувствовала себя увереннее.