Ученица чародея - стр. 40
– Молчи, дурная. Я тебе не мужчина, я – врач. Я должен тебя осмотреть.
Он стянул с плеч рубашку, оголив мне шею и декольте. Надавил пальцами на грудную клетку. Я взвизгнула.
– Позволь догадаться: тут у тебя ничего не было. Вот этого багрового пятна?
– Мне не видно, мсьё, – втянула я в себя воздух. – Но раньше кожа была чистой.
– Этьенов шрам на себя перетащила, – заметил лекарь. – Странно, с ожогом Софи такого не было. Надеюсь, пройдёт.
Он сбросил мои башмаки, ощупал ноги, снова покачал головой и направился к двери.
– Отсыпайся, отлёживайся. А мне надо работать.
– Мсьё, – умоляюще воскликнула я, – а иголку в лоб… или какое-то средство, чтобы не так болело, вы разве не дадите?
Лекарь прищурился.
– Терпи, раз самовольничала.
У меня всё оборвалось. А на что я надеялась? Лучше б уже придушил, что ли…
Но мсьё вдруг сжалился.
– Ладно, сейчас принесу иглы и отвар.
Он дёрнул ручку двери, и в комнату ввалилась моя тётушка.
– Моник! – радостно вскрикнула я.
Тётя раскраснелась, разулыбалась, еле удерживая тюк под одной рукой и мешок – под другой.
– Ой, здрасьте, здрасьте. Я сюда, а вы отсюда. Зато я с полными руками – к прибыли.
– Ах, чертовка, ты всегда кстати, – расцвёл лекарь. – Куда запропастилась?
– Дома задержали: муж, малышня. Крик, гам, тарарам. Этому сопли подтереть, второму по заднице дать, третьему кое-чего другого дать, а тоже надо. И корми их всех, корми, оглоеды ненасытные. Ну, вы понимаете. И па-та-ти, и па-та-та. Вчера не вырвалась, – с громким выдохом Моник скинула в угол вещи, приосанилась, поправила прическу и кокетливо улыбнулась мсьё. – Как вы тут? Как моя красавица Абели?
– Ну и подарочек ты подкинула, Моник, – сказал лекарь, но тоже улыбнулся. – Всего два дня здесь твоя племянница, а дел натворила – не разгрести. Полюбуйся: теперь её парализовало.
– Как так? – всплеснула руками тётушка.
– А вот так.
Во дворе послышался шум отворяемых ворот, зацокали подковами лошади. Лекарь выглянул в стрельчатое оконце и бросил:
– Ко мне важный пациент. Моник, чуть погодя загляни в кабинет, посудачим.
И, не дожидаясь ответа, вышел. Моник кинулась меня обнимать, охать и ахать.
– Девочка моя, что с тобой? Бледная вся, кожа в пятнах каких-то. Тебя что, по рукам тут били? А на шее! И на груди! Ой-ёй-ёй.
– Я думала, ты уже и не приедешь, – жалобно промямлила я.
Тётушка поправила мою подушку, убрала прядь со лба за ухо.
– Вот глупости! Разве могу я тебя бросить?
– Нет?
– Конечно, нет, глупышка!
– Знаешь, мне так плохо, – вздохнула я. – Со мной происходит что-то странное. Жутко. Дом этот, мсьё Годфруа, его сын…