Уцелевший - стр. 4

Если вы слушаете эту запись на «черном ящике» рейса № 2039, запись, уничтожить которую практически невозможно, вы можете съездить туда, где самолет завершил заключительную фазу спуска, и посмотреть на то, что от него осталось. Увидев воронку с обугленными обломками, вы сразу поймете, что я никакой не пилот. Если вы слушаете эту запись, значит, меня уже нет в живых.

У меня остаются считанные часы, чтобы рассказать вам свою историю.

Так что можно надеяться, что я расскажу ее так, как надо.

Раз, раз. Раз, два, три.

Лучистое синее небо – во всех направлениях. Горящее, великолепное солнце – прямо передо мной. Мы летим над облаками, и этот сияющий и замечательный день будет сияющим и замечательным навсегда.

Так что давайте начнем. Давайте начнем сначала.

Рейс № 2039. Вот как все было на самом деле. Кстати, выпьем по рюмочке.

И.

Просто для сведения: я себя чувствую потрясающе.

И.

Я уже потерял десять минут.

И.

Поехали.

При моем образе жизни мне достаточно сложно обвалять в сухарях телячью отбивную. Иногда вместо телячьей отбивной бывает курица или рыба. Но как только я беру в руку мясо, а другая рука у меня вся испачкана взбитым яйцом, обязательно кто-то звонит. Кто-то в тоске и печали.

Теперь такое бывает почти каждый вечер.

Сегодня звонит какая-то девица, причем, надо думать, звонит из какой-нибудь дискотеки, где вовсю громыхает музыка. Я могу разобрать только два слова: «все кончено».

Она говорит: «Мерзавец».

Она говорит что-то похожее на «козел» или «бросил». И самое главное, я ничего не могу понять, не могу сам заполнить пробелы, и я один у себя на кухне, и мне приходится кричать, чтобы меня услышали там, где грохочет музыка. У нее молодой и усталый голос, так что я спрашиваю, доверяет она мне или нет. Ей надоело терпеть обиды? Надоело, что ей постоянно делают больно? Я говорю: если бы она знала единственный верный способ разом покончить со всей этой болью, она бы решилась пойти до конца?

Моя рыбка беспокойно мечется в аквариуме на холодильнике, так что я подхожу и бросаю ей в воду таблетку валиума.

Я кричу этой девушке: ей еще не надоела такая жизнь?

Я кричу: я вообще-то не собираюсь стоять тут весь вечер и выслушивать ее жалобы.

Стоять здесь, выслушивать ее жалобы и пытаться помочь ей устроить жизнь – бесполезная трата времени. Никто не хочет устраивать жизнь. Никто не хочет решать проблемы. Их проблемы. Их драмы. Их беды. Никто не хочет ничего улаживать. Убираться в своем бардаке. Потому что иначе – что им останется? Большая пугающая неизвестность.

Большинство этих людей, которые мне звонят, – они уже знают, чего хотят. Одни хотят умереть, но им для этого нужно мое разрешение. Другие хотят умереть, и им нужно только, чтобы их поддержали в этом начинании. Чтобы их слегка подтолкнули. У человека, склонного к самоубийству, как правило, чувство юмора напрочь отсутствует. Одно неверное слово – и на следующей неделе в газете печатают их некролог. Большинство этих людей, которые мне звонят, – я их почти и не слушаю. Я решаю, кому из них жить, а кому умереть, просто по голосу и интонации.