Убийства в Чумном дворе - стр. 2
Леди Беннинг была убита горем. Ей никогда не нравился Дин – я думаю, вполне вероятно, что каким-то непонятным образом она считала его ответственным за смерть Джеймса, – но теперь было необходимо отозвать его как главу семьи из девятилетнего изгнания.
Он образумился, но в нем все еще сидел прежний черт, составлявший ему по части юмора неплохую, но довольно опасную компанию. Он повидал людей и места. Научился на многое смотреть сквозь пальцы. Кроме того, в нем чувствовались свежая жизненная сила и откровенность, которые, видимо, нарушили сонную атмосферу Ланкастер-Гейт. У него была приятная усмешка. Он очень любил пиво, детективные рассказы и покер. Во всяком случае, казалось, что у вернувшегося блудного сына все шло хорошо; но я думаю, что он был одинок.
Потом что-то произошло – более чем неожиданно, потому что незадолго до этого я услышал от своей сестры, что, как «предполагалось», он помолвлен и собирается жениться. Упомянув имя девушки – Мэрион Латимер, – моя сестра оживила вечер, по-тарзаньи быстро облазив ее генеалогическое древо. Когда все его ветки были протестированы, моя сестра мрачно улыбнулась, зловеще посмотрела на канарейку и сказала: мол, надеюсь, все обойдется.
Но что-то произошло. Холлидей был одним из тех, кто всегда окружен собственной аурой. Мы почувствовали перемену в клубе, хотя он общался с нами как обычно. Никто и словом не обмолвился об этом; Холлидей бросал на нас пронзительные взгляды и изображал из себя весельчака, но он явно был чем-то смущен. Что-то было не так с его смехом. Тасуя карты, он иногда просыпал их на стол, поскольку не следил за ними. Так продолжалось неделю или две, и это все выглядело не очень-то приятно. Затем он вообще перестал приходить.
Однажды вечером после ужина я коротал время в курительной комнате. Я только что заказал кофе и погрузился в одно из тех вязких болот скуки, когда окружающие кажутся на одно лицо. Шел дождь, и большая, обитая коричневой кожей курительная комната была пуста. Тупо уставившись в газету, я праздно сидел у камина, когда вошел Дин Холлидей.
Что-то в его походке заставило меня немного приподняться. Он неуверенно огляделся и остановился.
– Привет, Блейк, – сказал он и сел поодаль.
Мы оба испытывали неловкость от молчания. То, что было у него на уме, витало в воздухе, ощущалось повсюду, было таким же осязаемым, как огонь, на который он смотрел. Он хотел меня о чем-то спросить, но не решался. Я заметил, что его ботинки и края брюк были заляпаны грязью, как будто он долго шел пешком. Казалось, он не замечал, что зажатая в пальцах сигарета уже погасла. Теперь на его лице не осталось и следа от прежнего юмористического настроя.