Убийца, мой приятель (сборник) - стр. 108

– Это неприятный предмет для беседы.

– Разумеется. Mein Gott! Это жуткая трагедия. Но вы видели, как я выдерживал осаду здесь. Умно ли? Хорошо ли? Достойно ли традиций немецкой армии?

– Я думаю, что большего вы не могли бы сделать.

– Благодарю вас. Но так же ли защищали Сунг-Тонг? Мне весьма интересно подобного рода сравнение. Можно ли было спасти его?

– Нет, было сделано всё возможное, за исключением одного.

– А! Так, значит, было упущение. Какое же?

– Не надо было допускать, чтобы кто-нибудь, особенно женщины, попал в руки китайцев живым.

Полковник протянул свою большую красную руку и сжал длинные, нервные пальцы профессора:

– Вы правы, тысячу раз правы. Но не думайте, чтоб это обстоятельство не было мной предусмотрено. Я умер бы в битве, так же как Ральстон и Энслей. Я говорил с ними, и мы порешили так. Я говорил и с другими, но что поделаешь с ними? Это священник, миссионер и женщины.

– Неужели же они хотят быть взятыми живыми?

– Они не дали обещания принять какие-либо меры, чтобы избежать плена. Они не могут наложить на себя руки. Совесть и вера не дозволяют им этого. Конечно, теперь, когда всё позади, вроде бы и нет смысла разговаривать о столь страшных вещах. Но что бы вы сделали на моём месте при ином исходе?

– Убил бы их.

– Боже мой! Вы бы убили их?

– Да, убил бы из сострадания. Видите ли, я был в плену у китайцев и знаю, что это такое. Я видел смерть от горячих яиц, видел смерть в кипящем котле, видел женщин… Боже, удивительно, как я ещё мог спать после этого! – Его обыкновенно невыразительное лицо всё дрожало от мучительных воспоминаний. – Меня привязали к колу и всадили мне в веки деревянные иглы, чтоб я не мог закрыть глаза. Моё горе при виде мучений женщин было всё же слабее тех упрёков, которыми я осыпал себя, когда думал, что с помощью всего лишь трубочки и лепёшек, лишённых всякого вкуса, я мог бы в последний момент вырвать их из рук палачей. Убийство, скажете вы? Я готов предстать пред Божьим судом и держать ответ за тысячу таких убийств. Грех, говорите вы? Да такой поступок мог бы очистить душу от скверны настоящего греха. Но если и теперь, зная то, что я знаю, я снова не сделаю того, что называют убийством, то, клянусь Небом, нет ада достаточно глубокого, достаточно пламенного, чтобы принять мою подлую, грешную душу.

Полковник встал и снова пожал профессору руку.

– Вы говорите здраво, – сказал он. – Вы смелый, сильный человек, знающий, что ему следует делать. Да, клянусь Господом, вы были бы мне большой помощью в случае, если б дело приняло скверный оборот. В предрассветные часы я часто мучился, раздумывая, как мне поступить. Однако пора бы уже Энслею сделать свои три выстрела. Пойду посмотрю.