Убить Сталина - стр. 20
Несколько дней назад, вот после такой милой беседы с начальником лагеря, во двор вывели двух военнопленных и расстреляли перед строем, предварительно объявив, что они являются агентами русской разведки.
Смущенно улыбнувшись, Комаров сказал:
– Верно, я не сын полковника… Боялся, что со мной разбираться не будут и сразу же расстреляют. О тайной полиции я тоже наслышан. А царских офицеров немцы уважают.
– А может, здесь совсем другое? Сын царского полковника – это определенная гарантия благонадежности, так сказать, почти готовый материал для вербовки. На него даже не нужно тратить время пропагандистам, остается только загрузить полезными знаниями и навыками и отправить в тыл к русским осуществлять диверсии. Весьма неплохая легенда для русского шпиона!
– Господин штурмбаннфюрер, неужели вы думаете, что я русский шпион! – подался вперед Комаров и тут же получил ощутимый удар дубинкой по плечу. Как же он мог забыть об эстонце, стоящем за спиной!
– Ладно, об этом мы еще поговорим… Сколько времени вы находились на фронте?
– С полгода будет, – доложил Комаров.
– Это срок. Почему же вы не перешли на нашу сторону раньше, если так не любите Советскую власть?
– Даже не знаю, как начать…
– Как есть.
– Поверите ли… – заметно волнуясь, замялся Комаров.
– Мы должны не только верить, но еще и проверять сказанное. Работа у нас такая. Итак, о чем пойдет речь? – поторопил Хофмайер. – Слушаю!
– Мне пришлось трижды сидеть при Советах. Я испытывал гонения.
– За что же вас сажали? Обычная уголовщина?
– Не совсем… Я работал бухгалтером, была кое-какая растрата на производстве.
– И каждый раз вы сидели за растрату?
– Точно так. У меня это лучше всего получается.
– А может, у вас просто любовь к деньгам, господин Комаров? Кхм… И это вы называете гонениями? В каком городе, на каком предприятии вы работали в последний раз? – сухо поинтересовался штурмбаннфюрер и, махнув рукой, велел выйти стоящему в дверях эстонцу. Серьезный разговор свидетелей не терпит.
Эстонец молча вышел.
– Последний раз в Ростове, на заводе «Электроприбор».
Штурмбаннфюрер ничего не записывал, очевидно, где-то рядышком бобины наматывали магнитную пленку, фиксируя каждое слово.
– В каком году это было?
– В тридцать восьмом.
– Когда вас посадили в первый раз?
– Первый раз меня посадили в тридцать четвертом. Просидел недолго – сбежал!
– Похвально. Для разведчика это подходящее качество. Что было дальше?
– Потом посадили в тридцать седьмом, но попал под амнистию. Затем посадили уже перед самой войной. Дали пятнадцать лет. Когда мы пошли в баню, то я разобрал часть стены и опять сбежал. Потом раздобыл документы на имя Петра Ивановича Комарова. Так и жил по ним, пока меня не призвали в армию. Признаюсь, может быть, и дальше бы служил, но встретил на позиции своего соседа по дому. Он меня знал еще под настоящей фамилией… Когда мне сказали, что я должен явиться в особый отдел, то я сбежал к вам. Чего же так просто подыхать-то!