Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде - стр. 50

Хорошо, что Мария не назвала имя своей подруги, с которой она будто бы собирается ехать в гости к отцу. Будь хозяйка понастойчивее и потребуй назвать имя спутницы, Мария была бы поставлена в очень щекотливое положение. Назвать какую-либо из своих подруг, знакомых мадам Бретвиль, нельзя было без риска оказаться разоблачённой на другой же день, когда эта подруга придёт в Большую Обитель справляться о пропавшей Марии. Разумеется, о том, чтобы сказать кузине правду, что она едет одна, вообще не могло быть речи: совершенно ясно, как отреагировала бы на это владелица Большой Обители, воспитанная на дореволюционных нравах и понятиях. Помимо бурной сцены, устроенной Марии, на другой же день мадам Бретвиль оповестила бы своих подруг о недопустимом и прямо-таки бесстыдном поведении проживающей у неё девицы из почтенной дворянской семьи, а те старушки в свою очередь принялись бы судачить об этом на всех перекрёстках.

Это там, в столице, в этом ужасном Вавилоне за четыре года утратили уже всякую нравственность. Провинцию так быстро не поколебать. Особенно в таких щепетильных вопросах. Незамужняя девица, находящаяся в незнакомом обществе (а салон дилижанса является именно таковым), должна иметь покровителя или сопровождающего, – так было испокон веков. Прежде всего это должен быть защитник; в идеале – взрослый мужчина-родственник, слуга; затем служанка; допустима также замужняя родственница или, на худой конец, знакомая мадам. Когда в апреле Мария ездила в Аржан-тан, её сопровождала модистка мадам Бретвиль по фамилии Корню. Ещё раньше, чтобы навестить Розу Фужеро, проживавшую в Байё, Марии пришлось присоединиться к едущей туда по делам мадам Бомон. До сего дня, в сущности, Мария не нарушала неписаных правил приличия. Но теперь был слишком необычный исключительный случай. Впервые в жизни она тщательно скрывала от окружающих свой истинный маршрут и истинную цель своего путешествия. Теперь ей надлежало полагаться только на самоё себя.

К десяти часам утра все сборы закончились. Комната в Большой Обители оставлялась такой же, какой была в тот день, когда Мария впервые переступила её порог, – столь же нежилой, пустынной и тёмной: ничего, что напоминало бы о постоялице, прожившей в ней два долгих года. Все её вещи, не нужные ей в пути, включая книги, были снесены в тёмный чулан. В руках у путешественницы были лишь бумажный веер и небольшая сафьяновая сумочка, в которой лежали брошюры, приготовленные для депутата Дюперре[29], а также рекомендательное письмо Барбару. Немного подумав, Мария положила в сумочку и свои альбомы; чтобы они поместились, их пришлось свернуть трубочкой. Теперь, кажется, всё. Можно идти.