Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде - стр. 36

– Патриотический тузиа-азм… – протянула Бретвиль, выпрямляясь и потирая заболевшую поясницу. – Словечек таких набралась, каких в нашем краю испокон веку не водилось. Ты мне ещё про Революцию, про Республику расскажи. Чертовщина какая-то! Была страна, а сотворили из неё сплошной срам. Ладно, там, в Париже давно уже свихнулись, – Бог им судья, – так теперь и сюда докатилось. «Патриотический тузиазм»… А наши-то хороши: как собачки дрессированные, готовы перед ними на задних лапках ходить, сапоги облизывать, всякую их гадость перенять. Тьфу ты, – прости, Господи! – где наша нормандская гордость? Где честь? Где заветы предков?

– Опять вы о предках, о ветхой старине… – отмахнулась Мария, не в первый уже раз слыша это брюзжание. – Ничего вы не понимаете ни в политике, ни в настоящем моменте.

– Ты много понимаешь, домашняя затворница! Я тебе, голубушка, вот что скажу. Выкинь-ка из головы всю эту чертовщину. Спустись на землю и подумай о себе. Долго ли тебе ещё маяться? Нет, не верти головой, а слушай. Ты уже не девка-первоцветок: на носу двадцать пять лет. Смотри, пробежит твоё время, через пять-шесть годков никто на тебя и не взглянет. Я сама в сорок лет вышла за старика и знаю, о чём говорю. Ищи себе мужа, пока не поздно. Вот и весь твой патриотизм.

– Хвала небесам! – воскликнула Мария. – Дошли наконец до главного. Вот что вас заботит!

– Спустись, повторяю, голубушка, на землю, – продолжала хозяйка. – Возьмём хотя бы Жана Ипполита. Серьёзный мужчина. Выбился в большие начальники. И не женат. Вчера заходил сюда: важный такой, в мундире с золотыми пуговицами, при шпаге. Прям как дворянин. Хотя отец его, помню, был бакалейщиком, а дед содержал трактир.

Как только кузина заговорила о Бугоне-Лонгре, Марию внезапно осенило:

– Вот оно что! Жан Ипполит?! Что он наговорил вам обо мне и представителях народа? Неужели он опустился до низкой клеветы? Я была о нём лучшего мнения.

– Ничего он про них не говорил, – отрезала кузина. – Тебя спрашивал и всё. И ушёл весьма огорчённый.

– Так, стало быть, это Леклерку я обязана тем, что о моих делах в Интендантстве вы судите столь превратно? – продолжала Мария в том же резком тоне. – И потом: что это за нелепое сватовство? С каких это пор вы стали заботиться о моём замужестве? Если я вам в тягость, и вам не терпится избавиться от меня, то так прямо и скажите. И я вам отвечу прямо: радуйтесь! Час вашего избавления пробил. Я уезжаю.

– Куда это ты уезжаешь? – обеспокоилась мадам Бретвиль.

– Далеко.

– В Байё?

– Гораздо дальше.

Хозяйка придирчиво осмотрела свою квартирантку и, не заметив ни в её лице, ни в её голосе никакого подвоха, смутилась и озадаченно пробормотала: