Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде - стр. 11

Барбару повернул голову, взглянул на орлиный нос и гордо выпяченную грудь наречённого жениха и ответил с подчёркнутым равнодушием:

– Я думаю, они будут хорошей парой.

Митинг близился к концу. Последним из бриссотинцев слово взял Петион, чувствовавший себя вождём всей группы депутатов и поэтому обязанный как бы обобщить сказанное. На федералистском собрании его единодушно избрали почётным председателем «Центрального совета». В коричневой шинели[9] с отложным бархатным воротником ярко-красного цвета, в белом фланелевом жилете с огромными серебряными пуговицами, в щедро напудренном парике, он и в изгнании сохранял важный вид, бывший мэр Парижа, первый председатель Конвента, которого столичная толпа титуловала некогда «королём Петионом».

– Силы департаментов, направляющиеся к Парижу, – заявил он, – идут туда не затем, чтобы искать встречи с врагами для борьбы с ними, а для того, чтобы побрататься с парижанами и утвердить колеблющуюся статую Свободы. Граждане, когда вы увидите, как эти дружественные войска будут проходить по вашим дорогам, по вашим городам и вашим сёлам, побратайтесь с ними. Не допустите, чтобы среди вас появились враги Свободы и человечества и остановили их во время их шествия. Оказывайте этим патриотам всемерное содействие, предоставляйте им кров и пищу, присоединяйтесь к ним в их благородном порыве!

В шумной овации никто не обратил внимание, что речь Петиона разительным образом отличались от той речи, которую произнёс Барбару, а также от выступлений Бюзо и Гюаде. Она совершенно дезавуировала их. Словно бы в пламенеющий огонь плеснули водой, горящие угли посыпали песком. И если предыдущие ораторы, по возможности избегая имён, называли только всем ненавистного Марата, говорили в общих словах о «триумвирате» и «шайке маратистов», то Петион настолько тщательно замаскировал призыв к гражданской войне, что его бы не обнаружил и самый придирчивый трибунал.

После такой речи петь подстрекательскую «Марсельезу нормандцев» было неуместно, поэтому с подачи Салля и Валади площадь затянула общенациональную Карманьолу, делая особое ударение на следующем катрене:

Наверное, громче всех Карманьолу распевали наши подруги, так что даже стоящий за спинами депутатов Бугон-Лонгре услышал их голоса и разглядел их лица. Он тут же спустился с помоста, и, растолкав толпу, пробрался к двум барышням:

– Что же вы тут стоите? Идёмте за мною, я проведу вас на трибуну.