Убежище - стр. 17

– Ты в этом уверена? А его дети?

– Не думаю, что он мог причинить кому-то из них боль, – сказала Фейт, но ее голосу недоставало уверенности, и Хоуп занервничала еще сильнее.

– Ты рассказывала Джеду о своих подозрениях?

– Каких еще подозрениях? Я же сказала, что не считаю его способным причинить боль кому-то из своих детей.

– Ты боишься, что он может сделать это.

Фейт медлила с ответом.

– Фейт?

– Ну, я уже пыталась поговорить с папой кое о чем сказанном Эрвином, но он не стал меня слушать. Эрвин – его брат, и к тому же набожный.

– Набожный? – фыркнула Хоуп.

– Он притворяется таким, особенно перед святыми братьями. К тому же ты ведь знаешь, что полиция ничего ему не сделает. Ты ведь слышала, как папа говорил уже миллион раз: «Здесь Америка. Преследовать людей за их веру идет вразрез с принципами, на которые опирается эта страна. Мы просто живем по Божьим законам. Мы что, должны забыть Его слова только потому, что кто-то решил, что так надо?»

Хоуп и хотелось бы согласиться, что уважение к свободе веры может быть той причиной, по которой полиция, как правило, не лезла в дела общины. Но она знала, что здесь в немалой степени замешана политика. В 1957 году, в последний раз, когда власти попытались прижать многоженцев, телеканалы стали показывать отцов, которых отрывали от плачущих жен и детей, и общественное мнение быстро обернулось против полиции и ее попыток что-то сделать.

– Полиция вмешается, если мы сможем доказать, что с детьми плохо обращаются, – сказала она.

– В том и проблема. У меня нет доказательств. Только неприятное чувство, что с Эрвином что-то не так.

Одиннадцать лет назад Хоуп уже испытывала подобное чувство. Но по одному только подозрению трудно признать кого-то виновным.

– Знаешь, они любят тебя, – вдруг сказала Фейт, переводя разговор на другую тему.

– Кто? – не поняла Хоуп.

– Папа. Боннер. И может, даже Эрвин.

– Очень в этом сомневаюсь.

– Ну, папа уж точно любит.

– В его сердца нет места ни для чего, кроме веры.

– Я знаю, что он влюблен в церковь. Но ведь он позволил тебе вернуться. Тебе надо только показать ему, что ты раскаиваешься.

Хоуп раскаивалась. Не проходило ни дня, чтобы она не пожалела… что доверилась восемнадцатилетнему мальчишке, который говорил, что любит ее больше жизни. Что не имела денег, чтобы вырастить его ребенка. Но она понимала, что милая и невинная Фейт говорит о другом раскаянии.

– А как же то, что я опозорила отца, как ты сама сказала? Разве Джед сможет простить мне такое?

Если Фейт и услышала в голосе Хоуп сарказм, то никак этого не показала. Она смотрела на старшую сестру с искренней заботой, как и всегда.