У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы - стр. 14

Ученые склонны обращать внимание только на два институционных уровня политики – принципиально-декларативный и уровень реальных практик и процедур. Но есть еще один уровень, который политическая антропология только начинает осознавать как предмет изучения[14]. Это уровень неписаных и негласных представлений, поведенческих норм, включая систему неформальных связей и личностных контактов.

Отечественная академическая традиция также способствовала утверждению приоритета взаимоисключающей этнической идентичности. Этнографическая наука со своей стороны помогла категоризации этнических границ, абсолютизируя гомогенность и значимость этнокультурных сообществ. Интеллектуальный этнонационализм при такой поддержке обрел причудливые формы как изощренных схоластических конструкций, так и паранаучных построений о «подразделениях этноса», «субэтносах», «метаэтносах» и т. п., которыми и питается постсоветский этнонационализм.

Весь его язык фактически заимствован из этнографических и исторических текстов, включая также основополагающие понятия, как «жизнь или вымирание этносов (наций)», «этническая территория», «коренная нация», «национальные движения (возрождение народов)», «национальный вопрос», «межнациональные отношения (конфликты)», «национальность», «родной язык», (как язык национальности) и т. п. Ни одно из этих понятий в мировой науке не используется в качестве категорий, а если и используется, то исключительно в гражданско-политическом контексте: «национальность» как гражданство, «национальная политика» как политика государственных интересов.

Большинство этих категорий с научной точки зрения уязвимы или просто бессмысленны, а с общественно-политической точки зрения порождают тупиковые стратегии. «Этносы», «суперэтносы», «субэтнические группы», «национальные группы» и многие другие неизвестные мировой науке понятия и категории, тем не менее, вошли в язык постсоветской политики, провоцируя конфликтность и делая невозможным принятие даже минимально необходимых законов, обеспечивающих интересы и права граждан, основанные на осознании или принадлежности к той или иной культурной общности.

Учитывая все это, постсоветский национализм (точнее, этнонационализм) следует определить как доктрину и политическую практику, основанную на понимании нации как формы этнической общности, обладающей членством на базе глубоких исторических и других объективных характеристик, и на проистекающем из этого коллективного членства праве обладания государственностью, включая институты, ресурсы и культурную систему. Все трудности с определением понятия «нация» связаны не со сложностью материи, а с эпистемологически неверной посылкой придать значимость объективной категории по сути пустому, но ставшему эмоционально влиятельным термину, за исключительное обладание которым состязались две несовпадающие формы группировки людей – государство и этнокультурная общность.