У обелиска (сборник) - стр. 78
Я зажмурилась и яростно вытерла слезы, застывающие на ресницах инеем. Я не знала, что сказать в ответ.
«Он прав, – твердил тихий голос внутри меня. – Именно для этого Игорь оставил тебе этот оберег».
Но сидеть и смотреть, как умирает хороший человек, пусть даже и не видящий больше смысла жить?
Я снова стала пытаться развязать узел, негнущиеся от холода и дрожащие от напряжения пальцы не слушались. А когда узелок наконец поддался, я поняла, что опоздала. Дмитрий Иванович уже не дышал.
И все-таки заревела в голос.
– А у меня вчера бабушка так умерла, – раздался за моей спиной детский голос. – Легла на снег и умерла.
Я оглянулась. Рядом стоял ребенок лет пяти, закутанный в два платка поверх пальто и шапки, – сразу и не поймешь, мальчик или девочка, только огромные глаза на осунувшемся лице были видны.
– Мы потом с тетей возили ее хоронить, – добавил ребенок. – На санках. Прошлой зимой бабушка меня возила на этих санках кататься с горки. А теперь я ее. Тетя почему-то очень плакала из-за этого.
– А ты? – спросила я.
Ребенок глянул на меня неодобрительно:
– Что я – маленькая, что ли, чтобы плакать?
Девочка, значит. Маленькая.
– Мама, когда уезжала на фронт, сказала мне, – добавила девочка, – чтобы я хорошо себя вела и не плакала. И тогда она быстро вернется. Я очень стараюсь хорошо себя вести.
– Как тебя зовут?
– Катя.
– Катя, ты мне поможешь отвезти его?
– Да, – просто кивнула она и наклонилась, чтобы поднять веревку от санок.
– Постой… – я сдернула косынку, разорвала ее на две половинки и повязала одну Кате вокруг шеи.
– Что мы можем сделать? – спросила я.
Мы с Галиной сидели на кухне, поили Катю кипятком. Две половинки косынки лежали между нами на столе. Галя, сжав перед собой руки в замок, смотрела куда-то в сторону. Пыталась не заплакать? У нее это получалось не хуже, чем у Кати. Одна я чувствовала себя кисейной барышней, у которой глаза постоянно на мокром месте.
Я думала, что Галя скажет мне что-то вроде: «Вот если б ты меня послушалась…» И мне придется искать в себе силы не прятать глаза, что-то отвечать и не лепетать глупые детские оправдания… Но она не сказала ни слова, кроме тех, которые были необходимы – о том, что надо оформить все документы и что больнице теперь нужен будет новый главврач. А тело завтра отправят в крематорий вместе со всеми, кто умрет этой ночью.
«А может, она и в самом деле любила его?» – подумала я, глядя на ее помертвевшее лицо.
Может быть, когда-нибудь, когда войны больше не будет, я это узнаю… А здесь и сейчас любви больше нет. Есть только война. И трое замерзших людей женского пола, пытающиеся согреться кипятком.