У нежности на поводу. Три повести и короткая быль в стихах - стр. 9

Алёша надул живот, потом втянул. Ещё раз. Ещё.

– Штормит. – Сказала она.

– Это что – три часа ночи?

– Угу.

– Не правда! Сейчас день, потому что я хочу есть!

– Энергетические ресурсы требуют пополнения.

– А есть, чем их пополнить?

– Поищем.

– Поищем. – Сказал Алёша и заглянул под подушку. – Ничего. – Заглянул под другую. – Здесь тоже… И здесь. – Он свесил голову и пошарил под кроватью рукой. – Придётся съесть тебя. – И он укусил её за плечо.

– Ой. – Сказала она с тем выражением, с каким произносят названия букв в кабинете окулиста.

Они ели холодную окрошку.

– Вкусно, но холодно. – Поёжился Алёша. – Пойдём на улицу греться.

– А у тебя что же, никаких дел сегодня?

– Сегодня – День Молодёжи. Может молодёжь отказаться в свой день от всяких дел?.. Мне, как-никак, ещё два года молодёжью быть.

– Весьма неучтиво с Вашей стороны намекать даме на её немолодёжный возраст.

– Глупости! У тебя в паспорте ошибка… И вообще, прошу, перестань об этом. – Она почувствовала в его голосе то, что называла "съёжился", и у неё заныла душа.

Она любила его. Любила таким, каким он был: во многом непонятным, во многом непонятым ею.

Словно чуя какую-то давнюю рану – то ли затянувшуюся, но не изжитую, то ли всё ещё кровоточащую, но тщательно скрываемую – она желала взять на себя часть его боли, если не получится всю.

Но Алёша не из тех, кто делится своими проблемами: рубашку последнюю – пожалуйста! Но не боль.

Почему – она не понимала. Нет, понимала, конечно – мужская гордость, выдержка, воля… Но ведь так ещё больней, причём – обоим: тому, кто страдает, и тому, кто рядом и не может помочь. А она не могла – не знала, в чём, а стало быть, и как… Вот и старалась быть выше своих собственных чувств, призывая в помощники разницу в возрасте и свой материнский опыт.

– Ладно, – сказала она – молодёжь, так молодёжь! Пошли гулять!

* * *

Когда они расставались поздно вечером у её подъезда, Алёша вдруг хлопнул себя по лбу:

– Я же совсем забыл!

Он достал из кармана куртки и протянул ей сложенные бумажки.

Она развернула их. Это были билеты: два на самолёт до Москвы и два на поезд Москва-Феодосия.

Она очень устала за сегодняшний день и поэтому уснула, едва коснувшись подушки.

Им с Игорем приписывали роман почти с тех самых пор, как он пришёл в отдел пацаном двадцати одного года отроду. Её это забавляло – ей было тогда чуть больше, чем теперь ему, а Игорю льстило – Алёша как-то проговорился.

Сам Алёша за два с половиной года их странных – прерывающихся на недели, а то и месяцы безо всяких объяснений – отношений ни разу не попытался уточнить, было ли это только легендой, или…